Шрифт:
— Аяй! — кричал охотник. — Не трогай ее, она тебе ничего не сделала. Уходи отсюда…
Охотники топали ногами, кричали, ах, как хотелось помочь мечущейся в страхе птице, но все ближе белая стремительная тень, вот она, настигает… настигла! Бросок и… когти сомкнулись, охватили птицу. Скомканы, сломаны зеленые крылья, и тотчас погасли золотые искорки, сыпавшиеся из них в полете…
— Отпусти ее! — кричал охотник. — Ей же больно. Стой! Отпусти, дурак!
Но белый пират не слышал. Все выше забирая над болотом, он неторопливо, лениво даже улетал в сторону леса.
И тут только охотник вспомнил об оружии. Пах-пах-пах-пах! — отчаянная длинная очередь. — Пах-пах!
Но где там!
Лунь неспешно летел к лесу, и было видно, что в когтях у него живая птица. И головку с хохолком было видно, и хвост, только вместо крыльев торчали в стороны поломанные, растрепанные перышки…
Выстрелы гремели над Кабаньим болотом, но белый пират удалялся со своей добычей, не обращая внимания. Охотник выхватил револьвер-автомат — одна длинная очередь, другая, стволы нагрелись, на Кабаньем болоте запахло порохом, но все напрасно…
В конце концов он отбросил оружие, сел прямо в снег и… заплакал.
— Ей же больно, — повторял он. — Она же маленькая, а он ее схватил. Злой, противный, лупастый хватала.
— Поздно, ничем мы больше не поможем, — сказал отец. — Для нее все кончено.
— Что кончено? Куда он ее несет?
— В лес. Сядет на дерево и… позавтракает.
— Позавтракает свиристелью? Живая птица — завтрак?
— Что делать? Лунь — охотник, а свиристель — его добыча. И тут ничего не сделаешь.
— А это правильно, что он большой, а она маленькая? Он неправильный охотник: нападает, кто маленький. Пусть бы напал на такого же когтистого луня и дрался, раз ему, дураку, охота драться.
— Он нападает не драться, а потому что голодный. Кстати, убивает он не всех. Кто ленивый, кто плохо летает, в общем, кто раззява и забыл, что на свете есть лунь.
— А кому он нужен, твой лунь? Жадный хватала!
— Нужен. Хоть он и лупастый хватала. А то бы стало худо для самих птиц и зверушек. Они бы разучились хорошо бегать и летать. Даже петь разучились бы. И стали бы некрасивые, ленивые, хворые. Ты заметил, что лунь схватил не самую быструю свиристель? Самые быстрые улетели, а в когти ему попала беспечная лентяйка.
— Она не лентяйка. Она испугалась.
— Испугалась, растерялась, за это и поплатилась жизнью. Одного не пойму: зима, а лунь еще не отлетел на юг? И как белый лунь оказался в лесу? Он степной, луговой хищник, а не лесной…
— Сорок градусов северо-северо-восток, — все еще всхлипывая, скомандовал охотник. — Ориентир — дальний угол болота Кабанья голова.
По карте через два перехода они должны были выйти на лесную избушку. А дальше рукой подать до Березового лога.
Лесная избушка
Она чернела в глубине оврага, старая-престарая избушка с высокой черной трубой. Это было даже смешно: избушка покосилась, съехала набок, будто на нее сапогом наступили и почти раздавили, а труба посреди крыши стояла бодро, как солдат на часах.
Земляная крыша поросла травой, дверь на одной петле, бревна вылезли и торчали, как попало, но избушка все равно стояла и смотрела в овраг единственным глазом-оконцем. С крыши свешивалась сухая трава и висела, как непри-бранные старушечьи волосы. Под дверь тянулись чьи-то маленькие следы-строчки. Кто-то там жил.
— Я зайду один, — сказал охотник отцу. — Ты меня подожди.
Он потянул за ремешок, дверь сердито проскрипела ржавой петлей. Остро пахнуло тленом, дымом, но охотник решительно шагнул в темноту. Когда дверь захлопнулась за его спиной, он долго ничего не видел, стоял, боясь пошевелиться. Он сам не знал, чего боялся. Казалось, кто-то протянет длинную костлявую руку, схватит, утащит… Или вдруг спросит: «Зачем п-р-ришел? Кто такой?»
Но никто не схватил и ничего не спросил. Постояв немного, охотник вежливо сказал:
— Здравствуйте!
Потом, кашлянув, повторил громче. Темнота не ответила. Только прошелестело что-то в дальнем углу. И снова тишина.
Темнота дышала на охотника сыростью, дымом и… крепким запахом сапожного крема. Будто целый полк солдат чистил тут сапоги. Пахло едуче, остро, хотелось чихнуть, но он боялся в темноте чихать.
В оконце пробилась тусклая полоска света, и, когда глаза привыкли, он разглядел посреди избушки что-то ребристое, с беззубым провалившимся ртом. Это было похоже на печь. Черная от сажи, она занимала почти всю избушку. Кто и что варил в этой большущей печи?