Шрифт:
— Когда на Бородинском поле гремели пушки, мужик, одетый в солдатский мундир, выискивал противника, чтобы его убить. Когда над этим полем в голубом небе плывут спокойные облака, мужику должно браться за соху, борону и сеять хлеб. Вся наша пропаганда теперь должна быть пронизана ощущением наступающего мира в партии, а стало быть, и усилением наших возможностей в борьбе с самодержавием. А что касается принципиальных позиций, они уж не столь драматично расходятся, чтобы добрые друзья не смогли их согласовать.
И Кржижановский легко, свободно откинулся на спинку стула.
— А я мог бы, пожалуй, добавить то, что Крупская, разумеется, не конфликтуя с Лениным, пока продолжает работу в качестве секретаря редакции. Да и сам Владимир Ильич, выйдя из состава редакции, напечатал в «Искре» две статьи, — поспешно сказал Носков, зная, что Ленин после того прекратил все отношения с «Искрой» и что Крупская долго на работе в редакции никак не задержится.
— Словом, мир, мир, мир! — торжественно провозгласил Кржижановский. — А вам что, Иосиф Федорович, это разве не очень нравится?
— Мне это нравится больше всего, — ответил Дубровинский. — Самое радостное для меня — в партии мир. Ненавижу дрязги, склоку, возню вокруг священного нашего дела. Да, меня томили всяческие сомнения. Но теперь я окрылен.
— Вот и действуйте под таким настроением!
…Дубровинский повернулся на другой бок. Дьявольски дует из окна. Этак недолго простуду схватить. И не заснуть никак — все быстрее бы пролетело время. Какая холодная нынче зима! Даже в Ростове намело снегу, будто в Яранске. В вагоне ночью без сна тягуч каждый час. А вообще — годы летят… У какого-то поэта встретились строчки:
Годы летят, как бездомные птицы, В тщетных поисках света исчезают во мгле, Для чего лишний год на земле человеку томиться, Если ад все равно для него на земле?Интересно, все еще где-то томится сам этот поэт или добровольно ушел в мир иной? Никто так жадно за жизнь не цепляется, как воспеватели страданий, смерти, тлена. Еще любопытно: с особым смаком читаются вслух такие стихи не натощак и в одиночестве, а в большой, беззаботной компании, когда на столе стоит много вкусного, сытного, хмельного.
А хорошо бы сейчас выпить горячего чая! Пожевать чего-нибудь. Зря не запасся ничем в Ростове. Мошинский совал в карман пальто кусок копченой колбасы. И надо было взять. Но делал он это как-то очень уж покровительственно. Переменился Иосиф Николаевич, переменился, в Яранске был куда душевнее. Следовало ли ездить к нему? Поручения партии не было. По южным комитетам ездят другие. Но захотелось просто посоветоваться со старым товарищем. Говорят, старый друг лучше новых двух.
Дубровинский еще раз повернулся, подтянул ноги. Может, так будет теплее? Вагон бросало по-прежнему, частую дробь выбивали колеса на стыках рельсов.
Разговор с Мошинским был, конечно, полезен. Рассказ Книпович — одно. Кржижановского с Носковым — другое, Мошинского — третье, а взятое все вместе — четвертое. И это четвертое на языке математики называется приведением к одному знаменателю. А в числителе у Мошинского много: он руководитель эсдековского Союза горнозаводских рабочих, в его округе чуть ли не за сто шестьдесят тысяч шахтеров и металлургов, был делегатом съезда. Книпович рассказывала: все время колебался он то туда, то сюда — «болото». Напомнил ему об этом — Мошинский засмеялся:
— На съезде много было острословов. Это ленинское нежное словечко. Плеханов шпильки запускал потоньше. Троцкий играл словами, будто мячиками, а Мартов кусался зло, но тоже остроумно. Да что тут перечислять! Собрались умы! А «болото», на мой взгляд, — чистое, светлое озеро. Грязь-то оказалась на берегах. Драки не среди «болота», а на берегах происходили.
— Но прав-то был ведь Ленин!
— В докладе съезду я прямо написал, что мы свою организацию строим по плану ленинской книги «Что делать?», а с «Искрой» согласны абсолютно во всем, кроме разве того, что руководящим центром партии нельзя признать хотя и общерусскую газету, но издающуюся за границей.
— Так здесь же издавать ее нельзя! Прихлопнут сразу и всех сотрудничающих в ней пересажают.
— Газета издали — подспорье. А вся основная сила — на местах. Нам виднее, когда и что поддерживать, когда и что подталкивать, когда на время замирать. Центральный Комитет, безусловно, нужен, но с ограниченными правами, опять-таки исходя из принципа: больше автономии, больше свободы действий местам.
— И выйдет: «Однажды лебедь, рак да щука…»
— В вопросах партийного руководства, я полагаю, Юлий Осипович Мартов разбирается лучше, чем Иван Андреевич Крылов.