В прихожей прозвонил звонок. Дубровинский торопливо сунул письмо в карман пиджака и пошел открывать дверь. Звонок был условный: Дубровинский снял засов и тихо ахнул. Рядом с Катей стояла Людмила Менжинская.

— Бог мой! Какими судьбами? — Дубровинский повел их обеих в комнату, поближе к свету, а сам говорил только с Людмилой. — А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой! — нарочитым басом загудел он. — Стойте, стойте! Дайте мне разглядеть вас хорошенько…

— Не смейся, не смейся, батьку! — Простодушно поворачиваясь то направо, то налево, Менжинская пальцем прикоснулась к усам Дубровинского. — А вы и впрямь Тарас Бульба — эка усищи какие отрастили.

— Да только усами и могу погордиться — сам на сушеную воблу похож. А вы нисколько не изменились, Людмила Рудольфовна. Письмо мое вы получили? Из Женевы. Январское…

— Письмо — нет. Ответ ваш получила.

— Не умею письма писать, — сознался Дубровинский. — То есть такие письма… Как вам сказать…

— …Человеческие!

— Да, пожалуй, так. И домой тоже больше все о деле пишу. Неловко на бумаге разводить разные антимонии. Потом, и времени на это как-то все не хватает. Так и вошло в привычку.

— Это верно. Жить — времени всегда не хватает. Тогда разрешите сразу о деле?

— Нет. Сперва разденьтесь, дайте я вам помогу, согрейтесь, на дворе холодно. Посидим. Да вы еще мне и не ответили: какими судьбами вы здесь оказались? Я ведь… — Он осекся, едва не сказал «много раз о вас вспоминал и расспрашивал даже»: — …я ведь ничего о вас не знаю.

— А я о вас, Иосиф Федорович, знаю все. Потому и пришла. Поговорить только о деле. А найти вас здесь, в Питере, помогла мне наша новая «военщица». — Она тронула Катю за рукав. — Вот, Люся.

— Э-э! — Дубровинский весело хлопнул в ладоши. — Этак вам недолго и меня превратить в Ивана Петровича!.

— То есть? — не поняла Людмила.

— А я и на Люсю отзываюсь, — объяснила Дубровинскому Катя. — Это моя прежняя кличка. — И Людмиле: — А ты разве забыла, как теперь меня называть?

Она со смехом стала трясти Менжинскую за плечи. Дубровинский укоризненно покачал головой: хороша конспирация! Ладно, получилось это в своем кругу. А при посторонних бы?

— Ну, чего же мы стоим, как часовые? Посидим, раздевайтесь, — повторил он, предлагая свою помощь.

Но Катя решительно отказалась. Она лишь распахнула пальто и поправила несколько выбившиеся из-под шляпки белокурые волосы.

— Мы совсем ненадолго, — проговорила она. — Во всяком случае, я, а Людмила как хочет.

— Мы уйдем вместе, — сказала Людмила. — Мне хотелось только взглянуть на вас, Иннокентий, — со значением нажала она на это слово, — и передать привет от Вячеслава. Князя Старосельского, — опять с нажимом и лучась своей немного озорной улыбкой, добавила она.

— Вот как, Вячеслав Рудольфович стал уже князем? — продолжая игру Людмилы, воскликнул Дубровинский. — И ясновельможный пан посылает привет низкому холопу? Откуда? Из каких родовых земель?

— О, ясновельможный пан, князь Старосельский захватил ныне покинутые вами земли древней Гельвеции. Да-с, и поселился на берегу озера Женевского.

— Да что вы! Шла речь о его приезде, но я никак не думал, что это свершится так быстро, пока я здесь.

— Надо знать моего братца, — шутливо вздохнула Людмила. — В Брюсселе ему не посиделось, и он махнул через Париж в Цюрих. И уж если Брюссель ему показался теплой печкой для сытых котов, так Цюрих — печкой, на которой для них еще и перинка подостлана. Но прежде чем осесть в Женеве, он еще пешком прошелся по Италии. Добрался до Рима, и не знаю, куда бы еще двинулся, если бы там его не настигла Вера. После разгрома «военки». Ей тоже на время нужно было уйти в тень.

— Что значит «пешком»?

— А у ясновельможного пана не было лошадей. И денег на их покупку. И на покупку железнодорожных билетов тоже. Кстати сказать, и на оплату ночлега и сносного обеда в траттории. Вячеслав утверждает, что походка у человека становится легче, когда он пешком идет натощак. Ничто ему тогда не мешает любоваться красотами природы, архитектурой древних городов, сокровищами музеев. И взоры в надежде на манну небесную все чаще обращаются вверх. Ну, а сестрица моя его быстро вернула с неба на землю. Привезла в Женеву. Сотрудничает и ведет техническую работу Вячеслав в «Пролетарии». А Вера здесь. С прежней квартиры мы съехали, поводов для ареста полиции пока не даем. Наловчились. Я, например, легальнейшим образом читаю лекции в культурно-просветительном обществе.

— Это хорошо, ну, право же, очень хорошо, что Вячеслав Рудольфович вновь с нами, — обрадованно сказал Дубровинский. — И на прежнем деле, привычном ему еще по Финляндии.

— Он удовлетворен, просто цветет. Алексинским не нахвалится, с которым…

— А вот это уже плохо, Людмила Рудольфовна, очень плохо! — Лицо у Дубровинского похолодело. — Неужели он подпал под влияние этого злобного крикуна?

Менжинская смутилась, беспомощно взглянула на Катю. Та, несколько в сторонке, стояла, поправляла непослушные, рассыпающиеся кудряшки и нетерпеливо постукивала носком туфли.