— А, великолепный Зубатов! — проговорил он, подавая руку, но становясь к Зубатову боком.

— Великолепному фон Валю! — ответил Зубатов.

И не пожал протянутую руку, а только прикоснулся ладонью к ладони. Сегодня он вполне безопасно мог это сделать, ибо титул «великолепный», которым наградил его фон Валь, хотя и произнес это слово с явной иронией, как нельзя более подходил к случаю. Зволянский и Ратаев приветствовали Зубатова просто и сердечно.

— Не вижу Пирамидова, — скорее как вопрос, но ни к кому не обращаясь, произнес Сипягин.

Зволянский пожал плечами: дескать, я предупреждал его, но почему он опаздывает, мне неведомо. Фон Валь и тут не преминул вонзить тонкую шпильку в Зубатова.

— Петербургский коллега нашего именинника хочет этим доказать свою неспособность ко многому.

Сипягин хмуро поглядел на фон Валя. С утра дьявольски болела голова, теперь стало еще отдавать и в правое плечо. Погода препоганая, белый свет не мил. И не сидеть бы здесь, в этом кабинете, а поваляться дома на диване, стянув полотенцем голову, но — поручение государя. Зубатов приглашен, назначено точное время. А ничто так не поднимает престиж начальника в сознании его подчиненных, как точность во всем и особенно во времени.

— Не будем дожидаться Пирамидова, — сказал Сипягин и локтем сдвинул в сторону приготовленные на подпись бумаги. Поморщился, превозмогая ломящую боль в висках. — Господа! В вашем присутствии мне хочется душевно поздравить Сергея Васильевича Зубатова с тем исключительным успехом, который имела подготовленная им в Москве манифестация и возложение венков к памятнику незабываемому, в бозе почившему, монарху нашему. Это грандиозно, впечатляюще. Поздравляю вас, Сергей Васильевич! — и через стол слегка наклонился всем корпусом в сторону Зубатова. — Сверх того, я уполномочен его императорским величеством передать следующие его слова: «Трогательны любовь и доверие народные к самодержавной власти. Поощряйте всех, способствующих развитию этих великих чувств. Интересен московский опыт создания рабочих обществ. Присмотритесь к нему».

Он замолчал многозначительно, словно бы давая возможность каждому присутствующему тщательнее взвесить царское слово и определить, насколько оно относится лично к нему. Зубатов, радостно воссиявший в начале речи Сипягина, теперь сидел несколько озадаченный, но по-прежнему хранил на лице улыбку победителя. Думал напряженно: министр поздравил его с успехом мирной рабочей манифестации, но в словах государя нет ни звука лично к нему, к Зубатову, относящегося. Общие фразы. Как это понимать? Не доложено царю, не сказано царем или сказанное не передано сейчас министром? «Поощряйте всех, способствующих…» И мы пахали! Не для того ли приглашены сюда Зволянский, Ратаев, фон Валь и где-то запоздавший Пирамидов, чтобы в их присутствии засвидетельствовать это? Что ж, Сипягин не промах! Зубатову достаточно и устного поздравления министра, а высшие награды и монаршее благоволение, разумеется, лишь самому министру. Ну, ничего, дорого то, что по всем правилам утвержден устав «Московского общества взаимного вспомоществования рабочих», что его, зубатовские, идеи ширятся и захватывают все больший круг умов, а имя Зубатова в тысячу раз популярнее, чем имя Сипягина. И настанет пора — настанет! — когда от имени государя говорить будет он, Зубатов.

Столь долгая пауза делалась невыносимой. Зубатов поднялся, ломающимся от волнения голосом произнес:

— Уважаемый Дмитрий Сергеевич, с почтительным чувством самой искренней благодарности я принимаю ваши душевные поздравления, так же, как и слова, сказанные его величеством. Добавить к этому мне нечего. Труд мой, мои старания у всех на виду.

Короткое замешательство. Ответ Зубатова прозвучал так, точно бы слова императора Николая относились исключительно к нему, и он принимает их с благодарностью. Но переспрашивать ведь не станешь, что имел он в виду, и не станешь при столь ловком ответе поспешно заявлять о своих правах на широкую долю монаршего внимания. Все принялись поздравлять Зубатова.

На этом его визит к министру мог бы и закончиться. Но фон Валю очень не хотелось, чтобы удачливый начальник московского охранного отделения покинул кабинет этаким гоголем. И он как бы совершенно между прочим заметил:

— Да, да, все было прекрасно. Однако в то время, когда необозримая народная река текла к памятнику царя-освободителя, на Тверском бульваре с гнусными антиправительственными лозунгами демонстрировала кучка социал-демократов. И, кажется, безнаказанно? — Он искоса посмотрел на Зубатова.

Этого уже спустить было нельзя. Зубатов взъелся.

— Вы позволили сказать «кучка»? — вопросил он елейно. — Гм! Нет, пожалуй, цепочка или колонна. В колонне по бульвару идти удобнее, нежели кучкой. Я действительно не потребовал у Трепова отряда конной полиции для ее разгона. И потом никого не стремился арестовывать. А мои люди даже лоточников с горячими пирогами послали туда. День хотя был и оттепельный, но на свежем воздухе аппетит быстро разыгрывается.

— Сергей Васильевич, — осторожно шепнул Зволянский, намекая: держитесь в рамках.

— Сергей Васильевич! — строго сказал Сипягин. — Вы могли бы ответить без ерничества.

— Простите, Дмитрий Сергеевич, я внес в определение фон Валя только некоторые уточнения. И еще не успел ответить по существу, — теперь он весь повернулся к Сипягину. — Видите ли, Дмитрий Сергеевич, разгонять ту, относительно небольшую по числу участников демонстрацию ни в коем случае не следовало. Известие об этом тотчас докатилось бы до нашей мирной манифестации и, страшно подумать, как взволновало бы ее. Чувство рабочей солидарности и тому подобное… Торжественность настроения, во всяком случае, была бы начисто нарушена. По этой же причине не было и последующих арестов. А мои люди не только содействовали продаже горячих пирогов для «кучки» демонстрантов, но сумели постепенно растворить ее в маленьких переулках, заметив, однако, всех, кого следовало.