Ребята испуганно молчали, и только садист являл победоносный вид.

...Мальчик Толя Котельников, видимо из разговоров взрослых узнал, что из мест высылки возвращаются "кулаки" и со злорадством заявил в кругу ребят, с тем, чтобы слышал и я: " Скоро начнется Куликовская битва", - то есть вернувшиеся расправятся с активистами, каковым был и мой отец.

По спине у меня пробежал нехороший холодок.

Скрябинских "кулаков" отпустили из мест выселения в 1938 или в 1939 году. В деревню вернулась пожилая чета - Петр Кельсеевич с женой.

Их дети и родственники остальные остались работать на Пермских предприятиях. Нынешние рассказы о "миллионных" политических репрессиях родились после распада СССР. Для счета к ним присоединили даже интернированных из прифронтовой полосы.

У отца с Петром были взаимно-вежливые отношения.

...Внушительную встряску моя детская психика получила совсем по другому поводу.

Учась во 2-м классе, я жил в общежитии. Как-то после уроков ребята имитировали бросок палки в окно. Мальчик брал палку, замахивался, опуская её за спиной, выбрасывал вперед пустую руку.

Посмотрев на эти потуги, мне пришла в голову мысль: модернизировать этот трюк-

( это было моё первое "изобретение"). Я взял палку и с силой бросил ее перед собой в пол. Она "удачно" ударилась торцом и спружинив, влетела в стекло -"дзинь". Ребята замерли, меня обдало жаром.

В мгновение я представил и гнев заведующего

школой - сурового усача Ивана Васильевича и

не по-детски трезво ощутил трудности родителей:

достать стекло- дефицит и вставить его, а деньги!

С раннего детства я был любознательным. Информации в деревне о жизни страны в то время почти не было: радио нет, газета - районная "Опаринская искра", центральные - выписывал, может только кто-то из учителей. Как же я утолял жажду любопытства?

...Слышу: один мальчик из 4-го класса произнесслово "метро". Я спрашиваю:

– Что это?

– Дашь хлеба - скажу. Отрезаю ему кусок.

– Метро,- это, когда поезда под землей ходят.

Информация краткая, но я доволен и этим. Тем

более, я уже знал, что поезд - машина, двигающаяся по рельсам.

Воочию поезд я увижу еще не скоро и совсем не предполагал, что накатаю на нем сотни тысяч километров.

Что еще запомнилось из времени начальной школы? Сломал ногу.

...Дело было на 8-е марта. Часть школьников ушла домой, другая - осталась в общежитии.

Выходной день, несколько ребят, разделившись на две группы, играли в войну. Утомились, кто-то предложил сделать перерыв. Я, вдруг ощутив себя стратегом, и крикнув: " В войне перерывов не бывает", обхватил "противника" за шею и стал заваливать его на себя; обхватившие сзади, меня согнули таким образом, что я оказался на спине с подогнутыми под себя ногами и "противником" на себе. Появилось неприятно-упругое напряжение в ногах, раздался щелчок и игла боли пронзила

левую ногу.

Битва моментально закончилась. Притихшие противники взвалили меня на санки и к бабушке, которая одиноко жила в избушке- баньке и правила вывихи. Она определила трещину голени и наложила лубок

Потом меня увезли домой. Ночь я провел без сна. Днём приехал фельдшер Степан Михайлович, ощупал опухшую ногу и изрек: "Перелом". Мама на это: "Егоровна сказала -"трещина". Степан Михайлович, с неудовольствием, что у него какая-то бабушка отняла первородство диагноза: "Трещина, трещина - п р о д о л ь н ы й пере-лом!" Ногу перебинтовали и уложили на мешочек с зерном. Не менее двух недель я пролежал, сколько-то ходил с костылем, еще с полгода хромал из-за растяжения связок. В дальнейшем нога никогда (тьфу, тьфу) не напоминала о необходимости перерыва и на взрослой войне.

После окончания начальной школы я должен был ехать учиться в неполную среднюю школу, находившуюся в 50-ти километрах от дома, в Крестах. Там же была, ближайшая к нам, больница и жил фотограф.

...Мы с мамой идём в больницу. Лето, тепло, я босой. Пройдя бывший свой хутор, на корчевке корчевке заходим на хутор к Ончуровым, где еще живут. Хозяйка посылает дочь Веру за клубникой; я впервые вижу такую крупную землянику.

На обратном пути из больницы зашли к фотографу.

Эстонец Лив нас запечатлел своим огромным

фотоаппаратом: мама стоит не привычно-напряженно и я - маленький, босой и несколько растерянный.

Поход в больницу, вероятно был связан с какой-то консультацией, которую не мог обеспечить наш Степан Михайлович.

...Как-то ранней весной я тяжело заболел. В дымке далекого детства возникает плохо освещенная изба, я - десятилетний, долгие недели лежу на лавке у щелявистой стены, в лихорадке. Лихорадка - означает не болезнь, а попытка этим словом определить сейчас тогдашнее моё состояние. В условиях, где фельдшер на два десятка деревушек в 5 - 10 дворов, разбросанных по серпантину двух речек на куске тайги в тысячу квадратных километров, никто не знал, кто чем болеет. Я часто впадал в беспамятность с галлюцинациями; очнувшись от боли, тупо смотрел в темный потолок, стонал, когда она накатывала снова, поуспокоившись - засыпал. Иногда передо мной вставало озабоченное лицо мамы. Хорошо помню: ощущая уход в небытие, то ли из- за страха, то ли из - за детского эгоизма, мне очень не хотелось уходить одному. Иногда видел жилистые руки бабушки, которая приходила из своей деревни, садилась возле и улещала: "Миша, поешь пряничка- то". Вот он наяву этот пряник - квадратик печенья, исколотый мелкими дырочками, который и сейчас бы съел с удовольствием, а в то время болезни, вместо желания поесть, глядя затуманенными глазами на желтый уголок около губ, во мне поднимался тошнотный позыв, заставлявший отклонить голову, отвернуться, но слабость не давала уйти от раздражителя. Горячка с видениями была может с неделю, другую, а потом уже с сознанием долго освобождался от слабости, вытянувшей жизненные соки.