Густав повернулся в кресле и взглянул на двух мужчин, стоявших в глубине дома. Они оставались там по его просьбе. Густав хотел составить свое собственное впечатление об американцах до того, как он начнет думать о следующих шагах. Но это заняло гораздо меньше времени, чем он ожидал, и он был удовлетворен тем, что мог продолжать. То, что, как он полагал, будет загадкой, ей не оказалось. Или, скорее, оказалось знакомой тайной Промысла Божьего.

Скупым жестом он подозвал обоих, стоявших доселе в тени. Что же касается всего остального...

Кто мы такие, чтобы обсуждать Волю Божью? А кто еще мог создать такое Кольцо Огня?

Да, именно так всё и обстояло. Густав почувствовал прилив симпатии по отношению к американцам, сидящим за столом напротив него. Они тоже - даже они, самый диковинный народ, о котором он когда-либо знал - были созданьями Божьими, в конце концов. Способные любоваться на дело рук Его, но не понять его.

– Как и должно быть...
– пробормотал он.

Двое мужчин подошли к столу.

– Садитесь, - приказал он. Указывая на них пальцем, он представил их.
– Вильгельм Саксен-Веймар, старший из герцогов. И Леннарт Торстенссон, мой командующий артиллерией.

Торстенссон явно с трудом удерживался от того, чтобы что-то сказать, но Густав остановил его острым взглядом. Первым делом - о первоочередных делах.

– Вы создали мне сложную ситуацию в Тюрингии, - резко сказал король, обращаясь к американцам.
– Сидящий перед вами Вильгельм - один из моих немногих надежных союзников в Германии, а вы, получается, экспроприировали у него его герцогство. Это всё... как-то очень неудобно.

Еврейка бросила быстрый взгляд на Саксен-Веймара. Затем, расправив плечи, она заговорила. Но Вильгельм прервал ее прежде, чем она смогла произнести хотя бы несколько слов.

– Погодите! Я не хочу добавлять проблем королю Швеции.
– Вильгельм махнул головой в сторону двери дома.
– Армия Тилли стоит лагерем менее чем в двух милях отсюда, на противоположном берегу Леха. Король намерен завтра с боем форсировать реку. Сейчас - не время для политических распрей среди его союзников.

Последняя его фраза породила внезапную паузу. Тишину. Затем, через нескольких секунд, напряженность за столом переговоров явно ослабла. Герцог Саксен-Веймар открыто заявил о том, что до сих пор не обсуждалось. Тот факт, что никто - ни король, ни американцы - не бросился оспаривать это заявление, доказывал, что оно соответствовало действительности. Новый американский режим был с этого момента признан - как на словах, так и на деле - союзником Густава Адольфа. Характер этого союза, конечно, еще предстоит определить...

Вильгельм продолжал.

– Вследствие этого, я предлагаю отложить любое обсуждение будущего статуса провинции до лучших времен.
– Он расправил узкие плечи и посмотрел прямо на Ребекку.
– У меня есть только две просьбы. Первое...

Он на мгновение запнулся. Его лицо исказилось в неопределенной гримасе. Огорчение? Нет, стыд...

– Я слышал, что в последнюю зиму провинция не голодала. Это правда?

Выслушав перевод Ребекки, пожилой американец откашлялся. Он заговорил на спотыкающемся немецком. Еврейка помогала ему с наиболее сложными оборотами.

– Никто не голодал. На самом деле - по нашим приблизительным оценкам, признаюсь, очень сырым - население южной Тюрингии увеличилось в четыре раза. С момента нашего появления год назад.

Услышав это заявление, Вильгельм и оба сидящих за столом шведа в упор уставились на Эда широко раскрытыми глазами. В четыре раза? В центральной Германии? Во время этой войны?

Поспешно, как бы извиняясь, Пьяцца добавил: - Я не имею в виду естественный прирост, разумеется. Он тоже имел место, но, по большей части, население увеличилось за счет беженцев из окружающих регионов.

Плечи Вильгельма опали. Он вытер лицо.

– Слава Богу, - прошептал он.
– По крайней мере, хоть этот камень упал с моей души.

И поднял голову.

– Это была моя первая просьба. Пожалуйста, продолжайте прилагать все возможные усилия в плане предоставления крова и убежища. Что же касается второго...

Ему даже удалось улыбнуться. Улыбка была слабой, это правда, но, тем не менее, искренней.

– Я был бы признателен, если бы вы не делали ничего - не делали бы никаких громогласных заявлений - что вынудило бы меня публично выступить в защиту моих прав. Как уже сказал король, это может породить весьма... неудобную ситуацию.