Майк практически не слушал. Он уже имел предварительную беседу с Эдом и знал суть предложений, которые прозвучат относительно надлежащего использования дизельного оборудования города.

Ничего нового. Коробку передач упростить, оборудование упростить. Использовать современные технологии, пока они еще есть, чтобы построить производственную базу уровня девятнадцатого века. Что, тем не менее, позволит нам оказаться впереди всех, здесь, в семнадцатом веке. Паровые двигатели ... Паровозы на железных дорогах вновь возвращаются в мир.

Майк слегка улыбнулся. Или 'возвращаются' неточное слово? Может быть, нужно сказать 'появляются в этом мире'.

Он видел, что Ребекка смотрит на него, и его улыбка стала еще шире. Она ответила застенчивой улыбкой, но почти сразу отвернулась. Ее внимание вернулось к докладчику. Чем-то заинтересовавшись в его словах, судя по всему. Руки Ребекки были сложены перед ней на большом 'столе переговоров' в центре комнаты. Как обычно, она сидела на краешке стула.

Майк посчитал ее улыбку за значительный прогресс. Это в первый раз Ребекка так посмотрела на него с момента их вечернего разговора на крыльце. Было ясно, как день, что она была на грани эмоционального краха в странном мире новых ощущений и обычаев, так контрастирующих с ее собственными традициями, о которых Майк мог только догадываться. В его привычном мире романтические связи между евреями и неевреями были так широко распространены, что никто не акцентировался на этом. Но семнадцатый век во многом казался другой планетой.

Вспоминая свой разговор с Моррисом Ротом, двумя днями ранее, Майк почувствовал, что его челюсти сжимаются. Моррис и Джудит проводили многие часы в разговорах с Ребеккой, с тех пор, как она и ее отец переехали к ним в дом. Часть этих разговоров происходила в комнате Бальтазара, где они собирались у его постели. Сам Бальтазар был слишком слаб и больше слушал, но из немногих его слов было понятно, что много путешествовавший отец Ребекки полностью разделяет ее взгляды на окружающий мир. Она не была - определенно нет - какой-то невежественной деревенской девушкой, чьи представления о мире наполнены бессмысленными страхами и суевериями.

– Они боятся инквизиции, Майк, больше, чем чего-либо еще, - сказал ему Моррис.
– Агенты инквизиция - в основном, иезуиты и доминиканцы - есть при всех католических армиях. Кажется, еще два года назад император Фердинанд издал указ, нечто вроде под названием 'Указ о реституции'. В соответствии с этим указом, все имущество, которое протестанты получили от католической церкви во времена Реформации, должно быть возвращено обратно. И император настаивал на насильственном возврате самих протестантов назад в католицизм. Инквизиция там рьяно выполняет этот указ.

Майк был озадачен.

– Пусть так. Но я все равно не понимаю их опасений. Я всегда думал, что инквизиция борется с ересью. Но Ребекка и Бальтазар не еретики, Моррис. Они не христиане с самого начала.

Моррис уставился на него на мгновение, и закрыл лицо рукой.

– Я совсем забыл, - пробормотал он.
– Мы, евреи, настолько срослись с нашей историей, что иногда считаем, что и все остальные знают ее так же, как и мы.

Он опустил руку, и перед Майком предстало лицо, выражающее вековую скорбь его народа.

– Управление инквизиции было создано в 1478 году специально для целей преследования евреев, Майк. Испанцы хотели заставить всех евреев перейти в их веру. Начиная еще с 1391 года, доминиканские монахи начали устраивать погромы в еврейских кварталах. Им предоставляли выбор: умереть или креститься. Многие евреи были вынуждены выбрать крещение. Конверсос, так их тогда называли. Испанская монархия, с благословения Папы Римского, натравила инквизицию на выслеживание тех, кто в глубокой тайне соблюдал обряды иудаизма. Эти людей называли мараны.... Тайные евреи.

Майк вспомнил недавние события. Ребекка использовала это слово в фургоне, рассказывая о себе, когда он в первый раз встретил ее.

– А дальше...?"

Моррис отвел взгляд.

– Пытки. Аутодафе. На них они собирали всех христиан в городе, чтобы те смотрели на это, в комплексе с проповедями, торжествами и шествиями. Всех еретиков выводили из тюрем. В основном, тайных евреев наряду с тайными мусульманами - тех называли мориски - и тех, кто просто попадал под подозрение.

Рот покачал головой.

– Это был настоящий кошмар, Майк. А еще, христиане в ту эпоху - то есть уже в нашу эпоху - прости меня Боже, обычно были весьма нечистоплотными, потому что было опасно уделять слишком много внимания чистоте и личной гигиене. А вдруг? Вас могли заподозрить, что вы тайный еврей или мусульманин. Лучше оставаться для государства в показной христианского грязи. И когда приходит болезнь, обвинить в ней ведьм или евреев.

Он снова провел рукой по лицу.

– Церемония аутодафе кончалась тем, что еретиков сжигали заживо на костре.
– И добавил с сарказмом: - Правда, на костер не все попадали 'живыми', многие погибали еще в застенках Церкви. Тогда те трупы тоже сжигались на кострах инквизиции, потому что она могла после этого на законных основаниях наследовать их имущество.