тридцать. Ты вернёшься к половине одиннадцатого?

Не так уж много времени, чтобы зайти в продуктовый, на почту и в библиотеку. Я

хмурюсь.

— Могу ли я вернуться в одиннадцать?

Его глаза сужаются.

— Ты можешь вернуться в десять тридцать, Дэйзи. Ты пойдёшь только в эти три

места и никуда больше. Это не безопасно. Ты поняла меня?

— Да, сэр, — я выключаю компьютер, закрываю стол и возвращаю ему ключи.

Он хватает меня за руку и хмурится.

— Дэйзи, посмотри на меня.

О, нет. Я заставляю себя поднять на него виноватые глаза. Он наверняка уже знает,

что я собираюсь сделать. Даже при том, что я была достаточно осторожна, он всё понял.

— Ты накрасилась?

И это всё?

— Нет, отец.

Он с упреком даёт мне пощёчину.

Мы оба в шоке смотрим друг на друга. Он никогда не бил меня до этого. Никогда.

Мой отец оправляется быстрее меня.

— Нет, сэр, — говорит он, поправляя меня. Я так долго смотрю на него, что мои глаза

высыхают, и мне нужно моргнуть. Обида обжигает меня изнутри, и в течение долгого

времени мне интересно, что бы сделал отец, если бы я ударила его в ответ. Или если бы я

прошагала в подвал и сделала несколько выстрелов в противоударную стену из телефонных

книг

в

его

импровизированном

(и

вероятно,

незаконном)

тире.

Но я не могу так думать. Не сейчас. Я ещё не достаточно сильна. Поэтому просто

проглатываю свой гнев.

— Нет, сэр, — повторяю я. Называть его "сэр" — это новое правило. Сейчас, когда

мне 21, мне не позволено больше называть его "отец". Только "сэр". Моё сердце разрывается

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

оттого, как же сильно он изменился — с каждым годом его тирания становится всё сильнее,

и если я останусь здесь, он растопчет меня.

Он обхватывает моё лицо руками и разглядывает его, но я знаю, что сейчас слишком

темно, чтобы он смог хорошо меня рассмотреть. Обида гнойными пузырями обжигает мой

живот, но я терплю это. Это продлится недолго. После сегодняшнего дня мне не придётся

больше общаться с ним снова.

Через секунду он облизывает палец и протирает им мою покрасневшую щёку, изучая

его на свету. Косметики нет. Он издаёт хмыкающий звук.

— Хорошо. Ты можешь идти.

— Благодарю вас, сэр, — отвечаю я. Затем беру протянутый мне список вместе с

деньгами и спешу к выходу.

На двери шесть замков и четыре засова. Моим дрожащим пальцам требуется

некоторое время, чтобы отпереть их. И вот я получаю возможность выйти наружу.

Я выхожу.

И никогда больше не войду в этот дом снова.

Я тщательно закрываю дверь и жду. Моих ушей достигают звуки закрывающейся

двери и запирания всех засовов. Хорошо. На мгновение я останавливаюсь на веранде и

оглядываю двор. Наш маленький дом с покосившимся забором и сломанной калиткой,

которую мы так и не починили. Трава по колено, потому что отец разрешает мне косить её

только один раз в месяц. Наш дом окружают акры сельскохозяйственных угодий, которые

мы отдали соседним фермам. Сами мы ничего не выращиваем, ведь это подразумевает

нахождение снаружи.

И Миллерсы никогда не выходят на улицу, только это не помогло. Я знаю, что когда

мне было восемь, отец видел убийство моей матери в магазине во время покупок. Я была

слишком маленькой, чтобы хорошо её помнить, только улыбку, счастливое лицо, тёплые

каштановые волосы и тёплые глаза, которые в один день исчезли. И я знаю, что отец

сообщил об убийце в полицию, но тот оказался несовершеннолетним. Стечение

обстоятельств, случайная стрельба в магазине, а моя мать стала её жертвой. Два года спустя

убийцу выпустили, и в суде он сказал, что сделал это ради моего отца, чтобы испортить ему

жизнь.

Я думаю, это была просто бравада, ничего кроме бахвальства маленького мальчика,

полного ярости. Но мой отец воспринял это слишком близко к сердцу. Он отказался

покидать дом, убедив себя, что только там он в безопасности.