Служанка поклонилась и ушла выполнять заказ.

Тереза откинулась на табурете, привалившись спиной к скрипучей стене таверны и принялась расшнуровывать тугие завязки плотного кожаного корсета, увенчанного жёстким лифом для поддержания груди. После беременности грудь сильно располнела и теперь лиф, усиленный вшитыми стальными пластинами, больно натирал и без того зудящую плоть.

Завязки наконец поддались и Тереза смогла вздохнуть свободнее. А ведь какие-то три месяца назад она могла натянуть корсет через голову даже не расшнуровывая его.

Она ненавидела своё теперешнее тело; ненавидела то существо, которое росло у неё внутри; ненавидела красавчика Тодора с его сладкими речами и нежными, как у девушки, пальцами. И этой упругой штучкой между ног... Да простит меня Пречистая Дева.

И ещё она ненавидела эту старую суку - сестру Агнессу, которая вынудила её покинуть Обитель и прервать своё святое служение Лазурной Госпоже.

Но больше всего Тереза ненавидела себя - за то, что поддалась на уговоры подруг; что вместе со всеми удрала в деревню на праздник Смены Года; что пила вино; что кружилась в весёлых плясках с деревенскими парнями и девушками; что не смогла противиться настойчивым ласкам Тодора в тёплой уютной полутьме душистого сеновала...

И ведь не сказать, чтобы это был первый подобный инцидент в их Обители: весталки и раньше беременели и настоятельницы благополучно это скрывали. На ослушницу накладывалась строгая епитимья, по истечении которой она преспокойно возвращалась к своим обязанностям. Да если бы всех послушниц, нарушивших обет целомудрия изгоняли из Обители - там уже давно некому было бы поддерживать огонь в Священном Очаге, а за предсказаниями пришлось бы обращаться лишь к безумным, одурманенным ядовитыми испарениями, пифиям.

Но случай Терезы был особенным: когда-то давно она отказалась стать любовницей сестры Агнессы - настоятельницы Лазурной Обители, положившей свой похотливый взгляд на юную воспитанницу. Более того, она поступила опрометчиво, рассказав другим послушницам об отвратительном предложении престарелой греховодницы и они все вместе посмеялись над ней, а той каким-то образом стало обо всём известно.

И вот теперь старая ведьма решила отомстить: она потребовала от Терезы оставить служение и добровольно покинуть Обитель под страхом разоблачения её связи с мужчиной, что привело бы ту к экзекуции и позорному изгнанию...

Юная служанка принесла краюху ржаного хлеба и глиняную кружку с водой. Вода оказалась не слишком холодной, но вполне чистой. Тереза сделала несколько больших глотков и принялась нервно крошить хлеб.

Настало время присмотреться к потенциальным конкурентам... или партнёрам.

2. АЛЬ-СААДИ. БРОДЯГА

Под мостом было холодно, сыро, мерзко воняло тиной и нечистотами. Мост был старый, каменный, построенный ещё во времена расцвета Империи, он выгибался красивой дугой и был оснащён с обоих сторон широким крепким парапетом.

Раньше такие мосты ладили через любую самую мелкую речушку и даже, иногда, через ручьи. Гранитом потом облицовывали, мрамором - денег в казне тогда много было. Под такими мостами, говорят, тролли селиться любили.

И простоит такой мост лет двести, а то и больше, если селяне его не порушат, да на каменья не растащат. А вместо него другой нагородят: деревянный, плоский (без парапета, понятное дело), кривой, щелястый - ни от дождя под ними не укроешься, ни от чужих глаз.

Тролли под такими мостами жить не станут. Может потому они и повывелись тролли-то?

Аль-Саади выглянул наружу: дождь почти совсем перестал, облака немного рассеялись и в просветах стали видны яркие весенние звёзды.

Он выбрался из-под моста, кутая своё тщедушное тело в непомерно длинный кожаный плащ. Мокрая земля неприятно холодила босые ступни. Лохмотья, заменявшие ему штаны, тут же вымокли в высокой траве и прилипли к тощим, покрытым гусиной кожей, ногам. Зубы его стучали от холода, а живот прилип к позвоночнику.

Речушка, через которую был перекинут мост называлась Студёнуха, что на старом имперском наречии означало "холодный рыбный суп". Сейчас Аль-Саади не отказался бы от тарелочки наваристого рыбного супа, пусть даже и холодного.

Он гулко сглотнул слюну: его живот был пуст уже третий день и он готов был сожрать не то что холодный суп, но даже сырые рыбные головы.

Давеча ему удалось стащить у местных поселян тощего гуся, и он уже почти дожарил его, когда услышал собак. Пришлось убегать. Он никогда ещё так не бегал, и если бы не река, то в этот раз ни за что бы не ушёл...

Он вышел на дорогу и побрёл вдоль обочины в сторону портового городка Весёлая Гавань, огни которого поблёскивали вдали. На самом деле городок назывался Солёной Гаванью, из-за постоянно дувших, со стороны Гнилых островов, солёных сырых ветров, но был переименован тамошним людом в "весёлую" - за бесшабашные кутежи и попойки, чуть ли не ежедневно устраиваемые студентами местного Университета.