— Очень, очень хочу! — Авлона захлопала в ладоши, совершенно забыв, что амазонке не пристало вести себя так легкомысленно. — А ты, царица… Ты не поедешь с нами?

— Ты же знаешь, — тут голос Пентесилеи вновь стал низким и жестким, — ты знаешь, что я должна вернуться на Ламес и провести в храме не менее пятидесяти дней. Это полагается делать после обряда искупления.

— О, боги! — воскликнул Ахилл. — Так ты что же, вернулась только из–за меня?!

— Мне не хотелось, чтобы ты плыл один. А вдруг не доплыл бы? — она чуть–чуть усмехнулась. — И Крита с Авлоной не узнали бы, что обряд уже совершен и я жива. Закон разрешает уехать на один–два дня, а после возвратиться в храм. Мы переночуем здесь, и утром ты отправишься с Авлоной и Критой в Трою. Ты ведь можешь прийти туда, когда захочешь, я правильно поняла?

— Могу. И что дальше?

— Если мы ошибаемся, мои амазонки уедут в Темискиру.

— Они поедут вдвоем так далеко?

Обе девочки рассмеялись, а Пентесилея лишь пожала плечами.

— Крита ездила уже не раз — это она привозила Приаму мое письмо с предложением помощи и привезла мне его ответ. Она прошла обряд посвящения, она — взрослая амазонка. Авлона будет с нею. Но я надеюсь, что она и в самом деле найдет свою сестру и тогда останется в Трое, во всяком случае, до моего возвращения.

— А потом? — вскричала девочка, — если моя сестричка жива, то тогда… Неужели мы не возьмем ее с собой в Темискиру?

— Не возьмем, — Пентесилея отвернулась и смотрела на пламя костра, тихонько отхлебывая вино из кожаной чашки. — Она замужем, Авлона, и у нее есть ребенок. Она ведь уже взрослая. Но ты сможешь остаться с нею или бывать у нее часто, живя в Темискире, или жить то там, то здесь, пока не решишь окончательно. Чего бы ты больше хотела?

— Я не знаю. Я подумаю и придумаю что–нибудь. Только бы она нашлась!

Пентесилея усмехнулась.

— Малышка, видно — очень хороший человек, раз спустя четыре с половиной года Авлона все еще помнит ее и так любит. И это забыв дом, отца, братьев…

— Андромаха — удивительная женщина, — сказал Ахилл и, забыв о крепости напитка, залпом допил его и едва не поперхнулся.

— Андромаха! — закричала Авлона и вскочила на ноги, уронив лепешку и кусочек мяса. — Ан–дро–ма-ха! Да–да, ее так зовут, да! Это она! Моя сестричка! У нее тоже рыжие волосы и зеленые глаза, и она — самая добрая на свете!

— Ну вот — и имя она вспомнила, — Пентесилея улыбнулась и странно посмотрела на Ахилла. — «Удивительная женщина»! Скажи, что и ты в нее влюбился! Ну?

Он даже не смутился, услыхав этот вопрос.

— Жена друга священна. Или ты не знаешь этого, царица? Ведь теперь тебя снова можно называть царицей, ты сохраняешь свои права?

— Сохраняю. Но когда ты увидел ее впервые, вы с Гектором еще не были друзьями.

— Тогда она была женой моего врага, а у меня в душе была одна лишь боль после смерти Патрокла. Нет, Пентесилея, женщину я полюбил только раз в жизни. И эта женщина — ты.

— Ты полюбил нашу царицу? — в восторге маленькая Авлона забыла обо всех правилах и о всякой сдержанности. — Так приезжай в Темискиру, победи десять амазонок и женись на ней! Можно я тоже буду с тобой состязаться?

— Почту за честь, — серьезно ответил Ахилл.

— Он победил уже столько амазонок, что может взять в жены половину города, — отрезала Пентесилея, гневно взглянув на лазутчицу, сразу смущенно нырнувшую за спину хохочущей Криты. — Хватит болтовни, не то ахейцы будут заявлять, что все амазонки — пустоголовые дурочки и не говорят умных вещей, а только трещат, как тетерки! Расстилайте свои мешки и плащи, и чтоб до рождения звезд вы спали, слышите?! А мы еще немного выпьем вина и поговорим.

Они проговорили до самой утренней звезды. Сзади к Ахиллу подошел Рей и ткнулся в плечо теплой шелковистой мордой. Герой потерся об нее щекой.

— Я его укротила и объездила, а он все равно выбирает тебя, — сказала задумчиво амазонка. — Все выбирают победителей.

Он даже вздрогнул: она почти повторила мысль Гектора и его слова, о которых не могла ничего знать.

— Ты после Ламеса вернешься сюда? — почти робко спросил базилевс. — Я тебя еще увижу? Если скажешь «да», я задержу отплытие мирмидонских кораблей.

— А когда оно назначено? Когда уплывают ахейцы?

— Возможно, вскоре после праздника Аполлона. Но я буду тебя ждать.

Она молчала, задумчиво и печально глядя на море. Потом проговорила:

— После обряда искупления исчез шрам от раны на бедре, той, что нанесло твое копье. Он был совсем свежий, и живая вода стерла его. А старые остались. Если бы все раны могли исчезнуть… Я вернусь, Ахилл. Дождись. Только ничего обещать не стану.

— Я не прошу никаких обещаний, Пентесилея. Но мне нужно снова увидеть тебя!