— Значит… — проговорил он, окунув пальцы в ее волосы, — значит, ты уже тогда хотела… Но мне ты сказала, что еще не решила!

— А я и не решила до конца. Я даже не была до конца уверена, что ты хочешь на мне жениться. Но мне было нужно иметь право, понимаешь? И не из страха перед обрядом искупления. Я ни от кого больше не хочу прятаться! Никому не хочу лгать! Я люблю тебя и хочу говорить это всему миру!

Она отбросила овчину и села, обняв руками колени, как недавно сидел он. Отблески слабеющего костра отражались на ее бронзовой коже, загар которой был вечным.

— Я знаю, о чем ты сейчас подумал, — сказала амазонка, помолчав — Я читаю твои мысли. Ты подумал, что я когда–то точно так же любила Гектора.

— Ты читаешь не там, — твердо возразил Ахилл. — Я не об этом думал.

— Об этом. Только, может быть, не так прямо. Знаешь, Ахилл, я и сама много думала. Я очень виновата. Я ведь и перед Гектором виновата! Потому что любила свое тщеславие, хотела стать самой великой, даже мужа иметь самого великого! И еще… Может, не стоило бы тебе говорить, но мне так стыдно… У нас в Темискире, в храме Афины, служит жрица, сестра нашей прежней покойной царицы. Все говорят, что у нее дар пророчества. Так вот, когда мне было пятнадцать лет, она мне сказала, что я стану женой самого прекрасного и могучего из сыновей царя Приама в великой Трое!

— И как же ты теперь выходишь замуж за меня? — спросил герой. — Ты перестала верить пророчествам?

— Я выхожу замуж за того, кого люблю! — отвечала амазонка. — И думать больше не хочу ни о каких пророчествах!

Снова они обнялись, и снова реальность осталась за какой–то прозрачной гранью, а море и небо соединили между собою играющие на угольках сполохи костра.

— Ой! — Пентесилея приподнялась, лежа на его груди. — Ой, Ахилл! Ты сегодня так устал, так надорвался с этой плитой, а я… Может быть, тебе не надо?..

— Что–о–о?! — он, в свою очередь, привстал и так сверкнул глазами, что амазонка, вздрогнув, отстранилась. — Это еще что за слова? Если я, по–твоему, немощный старик, которого мучает поясница, то зачем ты сейчас говорила, что меня любишь?! Я и тебе, и еще десятку женщин легко могу доказать, что сил у меня не меньше, чем раньше!

— Какому еще десятку? — мягко спросила Пентесилея, и в ее теплых синих глазах загорелся опасный, колючий огонек.

— Десятку и сотням женщин, которых отныне мне заменишь ты одна, — твердо сказал он. — Я никого больше не хочу видеть и знать.

Она вспомнила о костре, когда тот уже почти угас, и долго раздувала искорки на сухих сучьях. Когда костер ожил, амазонка вновь скользнула под овечью шкуру.

Ахилл спал. Во сне его лицо было очень спокойным и чистым, как у мальчика. Он ровно дышал, тихо и безмятежно улыбаясь. Пентесилее очень хотелось еще раз поцеловать героя, но она боялась разрушить сказку его сновидений и лишь тихо–тихо провела губами по теплой щеке спящего.

Гектор проснулся на следующий день после полудня. Долгий сон укрепил его силы, и ему стало настолько лучше, что, выпив еще чашку бульона с куском лепешки и несколькими ломтиками жареного мяса, он даже смог приподняться и сесть на лежанке, опираясь на пару набитых травой мешков, которые Гекуба изготовила вместо подушек.

Ахилл осмотрел его раны, особенно тщательно и осторожно сняв примочки со сквозной раны над сердцем. Она оказалась чистой, края уже начали стягиваться, и Пелид радостно перевел дыхание.

Обитатели шатра коротко рассказали Гектору каждый о своих злоключениях. Сурово нахмурившись, он выслушал еще раз историю исчезновения жены и сына.

— Если Андромаху и Астианакса увезли ахейцы, то их наверняка можно найти! — сказал Ахилл твердо. — Не думаю, чтобы их могли продать куда–то за пределы Пелопонесса. Наши цари давно мечтали о троянских рабах и рабынях.

— Астианакса они могут убить! — жестко сказал Гектор, и даже голос его не задрожал. Герой уже столько вынес за последнее время и столько потерял, что душа его на время будто окаменела. — Если узнают, что это — мой сын…

— Во–первых, могут и не узнать, — сказала Гекуба, в это время ловко, как опытная рабыня, растиравшая меж двух камней над деревянной миской орехи, собранные в одной из рощ, собираясь к вечеру напечь из них лепешек. — Во–первых, могут и не узнать — кто же им скажет? В Трое из всех ахейцев бывали, кроме Ахилла, только Одиссей, Диомед и этот молодой мирмидонец — Антилох, кажется. Одиссей и Антилох видели Андромаху, но едва ли ее хорошо запомнили. Да она могла и не у них оказаться.

— А если и узнали, — добавил Антенор, — то какой им смысл убивать трехлетнего ребенка только из–за того, что он — сын Гектора? Из одной лишь мести? Не все же они такие идиоты! Может быть, можно опасаться его, когда он вырастет, но сейчас… Вот только твоя жена, Гектор, очень красива!