Афанасий, повернувшийся, чтобы уйти, не удержался от любопытства:

— Звёзды или полосы? — Имелись в виду офицерские погоны или сержантские лычки.

— Майор.

Афанасий присвистнул, сунул руку парню.

— Тогда я спокоен.

На том и разошлись. Степан побрёл вокруг дома, Афанасий в дом, переоделся, размышляя о прикрытии деда (майоры-телохранители служили только в элитной бригаде охраны высших должностных лиц, и прикрытие деду дали серьёзнее некуда), взял привезённые из Москвы продукты, бутылку «Саперави», торт «Наполеон», и с лёгкой душой направился к Ходченковым.

Дуня сидела в светлице и разговаривала с соседками, самой молодой из которых было далеко за семьдесят. Увидев мужа, она торопливо вскочила (он понял — терпела изо всех сил) и радостно заявила, что готова к походу.

— Здрасьте, — по-светски шаркнул он ножкой, пытаясь вспомнить, какая соседка где живёт. — Забираю свою жёнушку, нас уже ждут.

Его оглядели с любопытством, но Афанасий не дал женщинам шанса начать задавать вопросы, взял жену под руку и утащил на улицу.

Ужин у Вавиных начался весело.

Александр Васильевич шутил, рассказывал анекдоты, взялся положить руку Афанасия (сошлись на ничьей, хотя Афанасий мог победить почти без усилий), пришла дочь Вавиных Тома, потом заявились соседи — Митрофан и Борис, прозванный Бородой, выпили самогоночки, наелись пирогов с капустой и грибами, приготовленных Шурочкой, занялись тыквой, фаршированной мясом, и Афанасий поверил, что жизнь в данный конкретный момент времени удалась.

— Бесподобное блюдо! — заявил он, вытирая вспотевшее лицо. — Как вы это делаете? Не думал, что из тыквы можно приготовить такую вкуснятину!

— Ничего себе особенного, — засмущалась довольная хозяйка. — Говядинка свежая, лук, морковка, вареная фасоль, кабачок…

— Болгарский перец, чеснок, помидоры, — закончил Вавин, довольный не меньше жены, — всё своё, чистое, аки слеза, без ГМО и консервантов, гарантируем.

— И тыква?

— Сначала все ингриденты обжариваются на сковородке, потом тушатся в тыкве.

— Запиши рецепт, — посмотрел он на Дуню.

— Я его знаю, — рассмеялась девушка; у неё сияли глаза, она была счастлива, красивая до умопомрачения, на неё засматривались и Шурочка, и Тамара, и заскочившая на огонёк Людмила, и хотелось долго сидеть в приятной компании, перед которой не надо было умничать и следить за языком, корчить из себя значимого мужика.

— А теперь в баню… — начал Афанасий.

Дверь в хату со стуком отворилась, и на пороге возник Олег.

— А вот и я! Не ждали?

Слова застряли в горле. Родившееся удивление и недоумение превратились в неприятие и злость, но усилием воли Афанасий потушил костёр негативных эмоций, вспыхнувший в душе.

— Картина маслом… ты же заболел?

— Выздоровел уже, — беззаботно отмахнулся майор, одетый в сногсшибательной красоты серебристую куртку с чёрными меховыми рукавами. Он нашёл глазами Дуню, широко улыбнулся, подскочил к столу, протянул ей красную розу, не здороваясь ни с кем и не обращая внимания на женщин за столом. — Это тебе. Не сердись, я же соскучился.

Слегка окосевший от самогонки Вавин полез его обнимать. Подошла и Шурочка, предложила присоединиться.

Афанасий поймал смущённо-сочувственный взгляд Дуни, приподнял бровь.

— Ты готова? Пошли-ка в баньку. — Он перевёл взгляд на Олега: — А ты пока тут устраивайся, тыковки испробуй.

Олег хотел что-то сказать, но Афанасий похлопал его по плечу и продефилировал мимо, обняв Дуню за плечи.

Не разговаривая, разделись, завернулись в простыни, залезли в парилку. Дуня притихла, и о чём она думает, понять было трудно, хотя Афанасий надеялся, что их чувства взаимны либо дополняют друг друга.

— Сердишься, Фаня? — тихо поинтересовалась девушка.

Он не выдержал, засмеялся.

— Душа моя, я уже отвечал на этот вопрос, прими к сведению: ты стоишь совсем других чувств!

— И не ревнуешь?

— Абсолютно! Потому что я мгновенно узнаю, если ты меня разлюбишь. Давай вообще не обращать внимания на такие неожиданности. Не хватало, чтобы мы расстраивались по мелкому поводу.

— Олег — мелкий повод? — улыбнулась она.

— Метр семьдесят, конечно, мелкий.

— Мне его жалко…

— Правда? — подозрительно спросил он.

Дуня распахнула глаза, увидела его косую физиономию, нашла губы…

Дышать стало трудней… и легче.

— Как поговорила с соседками?

— Да всё о похоронах говорили, — смутилась Дуня. — Бабушка Митрохина умерла, ей девяносто стукнуло.

— Пожила бабушка.

— Тётя Катя в семьдесят девять умерла, Александр Павлович в шестьдесят шесть.

— Ну, это неизбежный процесс, старые уходят.

— Молодые тоже. Витя Монахов молодой был совсем, умер в сорок с хвостиком.