Эд Гроб, почувствовав, что нога его одеревенела, зарычал от боли и, чтобы не упасть, ухватился за спину парня, обтянутую кожаным пиджаком. Огромный детина, пытаясь освободиться, в слепой панике боднул Эда Гроба головой в живот. Эд Гроб опрокинулся на спину и вцепился в кожаный пиджак; а детина перепрыгнул поверх него, стараясь добраться до двери. Эд Гроб в ярости тянул пиджак к себе, кожаное одеяние вывернулось наизнанку, сковав парню руки, и слетело с его плечей назад. Но тело парня все еще продолжало двигаться, и он, перекувырнувшись в воздухе, упал на спину. Эд Гроб оперся на плечо и, размахнувшись, сильно ударил ногой парня — сбоку в подбородок. Могучий детина содрогнулся и потерял сознание.

Эд Гроб ухватился за край стойки и поднялся на ноги, оберегая ушибленное колено. Он огляделся в поисках следующего собеседника в ряду. Но никакого ряда уже не было.

Посетители столпились в дальнем углу помещения и были близки к панике. Сверкали ножи, и люди толкались и грозили друг другу. Белый коп у задней двери кричал:

— Назад! А ну-ка прочь от меня, или я буду стрелять!

Медленно и неторопливо Эд Гроб вытянул из наплечной кобуры свой длинноствольный никелированный револьвер 38-го калибра.

— А теперь я хочу получить несколько прямых ответов от вас, комедиантов, — произнес он голосом, который бил по нервам.

Кто-то закричал как женщина.

С улицы вошел Могильщик. Ему было достаточно одного взгляда. Долго не раздумывая, он открыл громадный рот и гаркнул во всю глотку:

— Равняйсь! Смирно!

Прежде чем его громогласная команда отразилась от стен, у него в руках оказался большой никелированный револьвер, точный двойник того, что держал Эд Гроб, и ясно видный всем оцепеневшим от его голоса. Эд Гроб расслабился. Мрачная улыбка заиграла на его искаженных шрамами губах.

— Рассчитайсь! — заревел он голосом, под стать глотке Могильщика.

И для того, чтобы их лучше поняли, они четыре раза выстрелили в недавно отделанный потолок.

Все оцепенели. Не было слышно даже шепота. Никто не отважился даже вздохнуть.

В свое время Эд Гроб убил человека за то, что тот испортил воздух. Могильщик прострелил оба глаза человеку, держащему заряженный автомат. В Гарлеме говорили, что эти два черных детектива могут убить мертвеца в гробу, если тот пошевелится.

В следующее мгновение в зал вбежали полицейские, которые были на улице. Прибывшая только что группа из отдела по расследованию убийств ворвалась, готовая к бою: впереди лейтенант и два детектива с поднятыми пистолетами, третий детектив держал автомат. За ними следовал лейтенант Андерсон, за ним по пятам — Хаггерти, а сзади их прикрывали два копа в униформе.

— Что такое? Что случилось? — хрипло заорал лейтенант из отдела по расследованию убийств.

— Ничего особенного, это всего лишь два ковбоя с ранчо Гарлем взяли в окружение шайку грабителей, — сострил Хаггерти.

— Боже правый! Будьте хоть немного поосторожнее, парни, — едва отдышавшись, сказал Андерсон. — Вдобавок ко всему, что случилось, вы чуть не заставили нас всех наложить в штаны.

— Мы всего лишь попытались привести в чувство этих людей, — сказал Могильщик.

Лейтенант из отдела по расследованию убийств поглядел на него широко открытыми от изумления глазами:

— Ты… ты имеешь в виду, что все, что вы хотели, — это попытаться взять у них свидетельские показания?

— Это действует, — сказал Могильщик.

— Это успокаивает, — сказал Эд Гроб. — Обратите-ка внимание, как стрельба подействовала на их нервы.

Все глаза повернулись к притихшим людям, столпившимся у заднего выхода.

— Ну, будь я проклят, — сказал лейтенант из отдела по расследованию убийств. — Теперь я, кажется, повидал все на свете.

— Ничего подобного, — сказал Хаггерти. — Вы еще ничего не видели.

— Фургон уже здесь. Мы собираемся отвезти всех этих людей в участок для дачи показаний, — сказал Андерсон.

— Дайте нам сначала минут пятнадцать пообщаться с ними, — попросил Могильщик.

После короткого молчания, которое последовало за этим предложением, бармен сказал:

— Не разрешайте им допрашивать нас, шеф. Я расскажу вам все, что случилось.

Все глаза обратились к нему. Это был упитанный, интеллигентного вида человек, лет тридцати пяти, которого можно было принять за баптистского проповедника из какой-нибудь конгрегации победнее.

Поняли, что я имел в виду, — сказал Хаггерти.