— Все люди одна семья, — сказал старик с накидкой. — Разные есть в этой семье, но мы знаем, что вы самый добрый…

Подбодренный словами старика, Бобо-Назар вскочил и, показывая рукой далеко в поле, стал вспоминать:

— Вон там, где четыре тополя, там отдыхал отряд товарища Бекова…

— Помню… — кивнул Беков.

— Кроме змей, здесь ничего не могло выжить. А теперь земля эта нас кормит!.. И впервые там, возле четырех тополей, я увидел товарища Бекова… Вы вышли, кто-то подал вам лошадь, вы вскочили, и тогда я…

— Не надо, — прервал его Беков, сразу почувствовав усталость.

— Я до сих пор мучаюсь по ночам. Как я посмел?! Вы пришли с добром, а я, безмозглый осел…

Сборщики сидели, опустив головы, подавленные происходящим.

Махсум обнял отца, отвел его в сторону и вполголоса стал что-то объяснять.

— Да, он всегда мучается, — подтвердил старик с накидкой. — Говорит: стрелять в вас — все равно что стрелять в пророка.

— Я давно простил ему. И давно забыл это, — сказал Беков, но почувствовал, как вдруг разболелась левая рука его, простреленная Бобо-Назаром. Он потер ее выше локтя, но украдкой, чтобы сборщики не заметили.

Бобо-Назар с сыном вернулись и сели недалеко от Бекова.

— Здесь так тихо, — прошептал Беков…

Он прилег, Бобо-Назар подложил ему под голову хлопок.

— Здесь так тихо и хорошо, — повторил Беков и под добрыми взглядами сборщиков стал засыпать…

Когда он проснулся, солнце уже спустилось к белому поселку вдали. Весь хлопок на том клочке, где лежал Беков, был убран, и силуэты сборщиков мелькали где-то далеко.

Только Эгамов один сидел возле командира, охраняя его покой. В руке у него был ком влажной живой земли, и, увидев, что Беков проснулся, он показал ему эту землю, чтобы и Беков порадовался:

— Какая земля, командир! Словно сильная, здоровая женщина, что рожает сразу четырех близнецов!.. Идемте туда, дальше, по вашим полям.

Он поманил его к белым домикам, к фисташковой роще, где можно было побродить среди зелени. Сырой, весь пропахший бедностью Гаждиван сейчас пугал Эгамова.

— Там у меня есть знакомая семья, командир. Мы переночуем у них…

— Нет, нет, — запротестовал Беков. — Там Нуров. Я не хочу к нему. Он это знает. Знает, что не нравился мне тогда, в молодости. Но все же только он один в те годы мог поднять колхоз, только он один из нас троих. И я поступил правильно, назначив его председателем…

Как только они вошли в переулок Гаждивана, Бекову стало плохо. От душного воздуха, от испарений и соленых сквозняков его начало тошнить.

Возле самого обелиска он мучительно закашлялся и сел на постамент

— Командир! — закричал Эгамов, видя, что он падает навзничь.

Обелиск, ярко освещенный, резал глаза и был белый, чисто белый, странно белый.

Беков вскрикнул. Но голоса не было. Что-то оборвалось внутри. И он упал, накрытый белым.

Всю ночь он лежал без памяти, спокойный и белый. И когда пришел в себя, увидел Эгамова и Маруфа, сидящих у его изголовья. Эгамов тут же вскочил, скинул с себя халат и, скомкав, бросил под ноги. Он не знал, что говорить. Чувствовал себя виноватым.

Маруф же продолжал сидеть, с грустью глядя на Бекова, словно стараясь навсегда запомнить его облик.

Лицо Бекова было спокойным и красивым. Дряблое, старческое исчезло, и пришло новое, словно он постиг некий смысл, отчего душа его и тело стали прекрасными…

За стеной послышались какие-то голоса.

— Слышите… Народ благодарен вам, командир.

Затем Эгамов снова сел на табуретку рядом с сыном.

Беков продолжал смотреть на него спокойным, ровным взглядом, и он терялся от этого

— Люди ждут вашего выздоровления командир. Вы слышите их голоса?

Какая-то последняя мысль мелькнула в глазах командира, но тут же исчезла, и взгляд его снова ничего не выражал, кроме тишины.

— Я боюсь, мне страшно оттого, что вы молчите, командир. Что передать людям от вас?

Теперь уже судорога свела лицо Бекова. Но он все же смог собрать силы, чтобы произнести:

— Я хотел добра… Всем… И тебе..

Эгамов бросился на колени, пытаясь взять его руку.

— Вы столько добра сделали! Клянусь вам. И теперь… Вот увидите, все изменится…

Но Беков уже не слышал.

— Не оставляйте нас одних, командир

В дверях появился доктор

Эгамов поднялся и стал пятиться к выходу

Маруф наклонился и поцеловал Бекову руку.

Дверь закрылась за ними. Кто-то крикнул с улицы:

— Да здравствует товарищ Беков!..

Бекову привиделась белая дверь, будто он встал, подошел к ней и стал толкать, пытаясь отворить. Но дверь, тяжелая, гранитная, не поддавалась.

Он бил кулаками, но и звуков не было, все так глухо..