— В этой синагоге к вам выйдет раввин и благословит всех без исключения.

К нам вышел дряхлый старец в феске и промямлил молитву.

— Вот вас и благословили, — сказал гид — Кто хочет пожать раввину руку, подходите, не стесняйтесь. И еще одно: не кидайтесь к автобусам. Места всем хватит.

Товия Шлонски, молодой преподаватель Еврейского университета, сказал мне, что он большой поклонник Беллоу, Маламуда, Рота.

— К сожалению здесь их мало читают. — Он смущенно засмеялся: — Молодежь думает, что они так и не вышли из гетто.

Товия зашел за мной в субботу днем, повел меня к своим знакомым — молодой паре, которая только что построила дом в Абу-Торе, на границе с Иорданией, из их дома открывался вид на арабскую деревню на горном склоне и стены Старого города. Сидя на террасе, попивая кофе по-турецки, мы слышали, как по другую сторону границы арабов созывают на молитву.

— По ночам мы слышим их барабаны, — сказала Мириам. — Дети частенько забредают к арабам. Арабы их никогда не обижают. Угощают, дают сласти, привечают и возвращают домой. Но стоит перейти границу взрослому, его избивают. И не то чтобы просто так, — добавила она, — а с целью выудить какую-нибудь информацию.

Мириам, как и большинство встреченных мной интеллигентов, хотела большей взаимосвязи с арабами. Ей недоставало прежних соседей-мусульман, и она сожалела, что Иерусалим не стал международным городом.

Мимо нас с бодрой песней промаршировала группа ребят в голубых панамах, шейных платках, шортах, с рюкзаками.

— Вы только подумайте, как нам повезло с видом, — сказала Мириам. — От нас виден и Старый город, и арабы… а бедные арабы вот что они видят, — и она указала на промаршировавших мимо ребят, — и больше ничего.

— Я строю лучший в Израиле отель, — сказал Рафаэль Элан, — самый большой в пустыне. В Беэр-Шеве, назову его «Приют в пустыне». У нас и площадка для гольфа будет, и горячие источники — все чин чином. Я даже организовал тайное международное общество — «Сыны пустыни».

Коренастому, нахрапистому Элану под сорок. Для своего проекта он получил финансовую поддержку канадского и американского капитала.

— И это отнюдь не благотворительность, бизнес чистой воды. Изволь приносить прибыль, а нет — прости-прощай.

В понедельник рано поутру Элан заехал за мной на американском микроавтобусе, чтобы отвезти меня в Беэр-Шеву. С собой он взял подполковника ВВС Мишу Керена и двух работников отеля, неких миссис Рафаэли и мистера Гордона. Всего в получасе езды от Тель-Авива потянулась полоса буйной зеленой растительности.

— Когда я летал над этими местами в сорок восьмом — сорок девятом, — сказал Керен, — здесь было трудно ориентироваться. Куда ни глянь — пустыня. Теперь все вокруг зелено.

Элан, под завязку набитый статистическими данными, не закрывая рта, рассказывал про ирригацию, мелиорацию, урожаи. Меня он утомил, но нельзя не признать, что достижения и впрямь впечатляли, а уж когда мы углубились в пустыню и я увидел, какая чахлая там растительность, тем более.

— Вы и понятия не имеете, до чего же радостно, — сказал Керен, — видеть, как дети и женщины вольготно ходят вдоль шоссе.

До Синайской кампании, рассказывал Керен, такое было немыслимо: на жителей этих территорий постоянно нападали федаины [300] .

Мы въехали в горы, тут обитали племена шейха Сулеймана, их лагерь растянулся на километры, там-сям чернели пятна длинных низких палаток из овечьих шкур. Сулейман, глава бедуинов, в войну вел себя по отношению к Израилю лояльно, за что и был вознагражден: получил трактора, наделы государственных земель, прочее вспомоществование и вместе с тем стал объектом дежурных шуток. Бедуинские земли по одну сторону шоссе по сравнению с полями кибуцников по другую его сторону выглядели так, словно их спалила засуха.

— Бедуины, — рассказывал Элан, — не желают заниматься ирригацией: она же окупается лишь спустя годы. Они не вкладывают деньги в землю, предпочитают зарывать их в землю в кувшинах. — Мы врезались глубже в пустынные места песчаных бурь, выносливых кустарников и дюн. — Тут будет наша житница. Тут наша страна шире всего.

В окрестностях Беэр-Шевы Элан резко затормозил. Прикрывая лицо — ветер нес песок, — я разглядывал огромный дом у шоссе, выросший в пустыне.

— Вот и он, — сказал Элан. — Попозже мы соорудим самую большую вывеску в Израиле, ее будет видно за много километров.

В машине, припаркованной рядом с нашей, дремал шофер. Прораб показывал гостиницу пожилой американской чете.

— Опять акционеров принесла нелегкая, — буркнул Элан.

Однако едва мы поравнялись с доктором и миссис Эдельсон, он рассиялся в улыбке:

— Привет.

— Ничего не скажешь, впечатляющее детище.

— Вы видели что-нибудь подобное в Израиле?

— Впечатляющее детище, ничего не скажешь.

— Наш отель, что по качеству строительства, что по инвестированию, самый современный в Израиле, — сказал Элан. — Лучший.