…Командир резко повернул штурвал. Сдвинулась земля, поползла вверх и в сторону. Закрыла небо, покачалась, выровнялась, уперлась в нос самолета.

Пламя лизало обшивку крыла, и она белела на глазах — сгорала краска.

«Только не взорвись! Ну, погоди еще чуточку», — мысленно заклинал мотор штурман. Ведь глупо взорваться сейчас, когда они почти сели.

Вздыбленная и лохматая, закрыв горизонт, приближалась земля. Казалось, самолет стоит на месте, а она сама бежит навстречу. Деревья набегали на самолет боком, вершинами и быстро скрывались под плоскости и фюзеляж. Им не было счету. Наконец, белым, необъятным полем надвинулся лед. Озеро качнулось, ушло вниз. Откуда-то из-за головы скатилось небо, заняв обычное свое место спереди и сверху. Вспышками замелькали куски льда. Штурман поглядел на командира: как-то он посадит самолет? Тот сидел спокойно. Только пальцы его, сжимавшие штурвал, побелели, да с волос на затылке стекали капли пота на ворот мехового комбинезона. А на шее, под ухом, учащенно пульсировала темная жилка. Вцепившись одной рукой в спинку сиденья, штурман другой держал огнетушитель, веса которого не чувствовал. Время остановилось. Виделся взрыв — огромное огненное облако окутало самолет. Разлетаются горячие куски. С шипеньем врезаются в снег, окутанные паром, катятся по льду. В неестественных позах в лужах маслянистой воды — обгоревшие тлеющие трупы…

— Командир, зачем гасить?!

— Гасить! — повысил голос командир.

— Но он же взорвется? И мы…

— Отставить разговоры!

— Ну, почему? Спасем самолет — какая польза? Все равно уничтожать. Не оставлять же фашистам?

— Молчать! И не вздумай бежать, когда посадим машину! А то пристрелю!

Командир убрал газ, мотор мягко, ворчливо зарокотал, потом захрапел, постреливая выхлопами газов.

Штурман с нетерпением ждал неприятного провала самолета, толчка об лед. Он видел, как из-под колес брызнули струи снега, застучали по плоскостям. Пробежав несколько сот метров, машина остановилась. Вывалившись из кабины, командир разглядел в огне и клубах дыма на крыле только одного штурмана. Что стряслось с радистом?

— Где Молчанов? — крикнул он, сбивая огонь с низа мотора пенистой шипящей струей огнетушителя.

— Не знаю!

В разгар борьбы с огнем один за другим опустели огнетушители. Штурман кубарем скатился с плоскости. Бросился бежать к хвосту самолета.

— Куда? Назад! — закричал командир.

— К радисту! — остановился штурман.

— Снимай капот с того мотора! — капитан поспешно снимал комбинезон.

— Зачем?!

— Снег! Снег таскать!!

— Неужели, думаешь, затушим…

— Выполняй приказ!

— Командир! Я…

— Выполняй приказ!

Перевязав «руки» и «ноги» комбинезона ремнями, снятыми с пояса и планшетки, Вадов быстро нагреб в него снег, действуя планшеткой, как лопатой, и потащил «снегочеловека» на крыло. Вытряхнул снег на мотор.

— Принимай! — кричал ему сзади штурман, заталкивая на плоскость капот со снегом. И когда командир перехватил его, кинулся ко второму. Так, конвейером, чередуясь у мотора, они таскали снег, пока не затушили пожар… Колеблющиеся нити дыма, перемешанные с паром, поднимались над мотором и растворялись в вышине.

Обгоревшие, дымящиеся, черные от копоти и гари летчики катались в снегу.

— Бежим к радисту! — вскочил на ноги командир, выплевывая попавший в рот снег. От него шел пар, словно он только что вышел из парной.

Помчались. Открыв люк, один за другим влезли в хвостовую кабину. В ней посредине лежал Молчанов. Худой, бледный, светловолосый юноша, почти мальчик, с родинкой на верхней губе. Командир, расстегнув его комбинезон, припал ухом к груди.

— Жив! Скорей тащи аптечку и термос!

От горячего чая, влитого в рот, Молчанов очнулся. Открыв глаза, долго смотрел невидящим безучастным взором. Заметив товарищей, чуть улыбнулся. Сказал виновато:

— Немного ранило… вот здесь, в бедро, — пошевелил рукой.

— Лежи смирно, Женя. Видим, — ответил командир, перевязывая ногу радиста.

— А мотор затушили?

— Затушили, дорогой, затушили. Принеси-ка НЗ, — сказал Вадов штурману, и когда тот вернулся с коробкой, достал из нее плитку шоколада. Разломив пополам, протянул половинку Молчанову, другую спрятал в карман.

— На, поешь, легче будет.

Радист медленно жевал шоколад. Штурман наблюдал за каждым движением его губ. Завязав коробку НЗ, командир пожал Молчанову руку.

— Ну, набирайся сил. Все будет хорошо. А мы пойдем осматривать самолет. Если что нужно, стучи в борт вот этим ключом. На льду сказал негромко штурману:

— Мишу положи в переднюю кабину. Его комбинезоном укрой Женю да подстели парашют, а то холодно, как бы не замерз — крови много потерял. Да поглядывай по сторонам, если что — кричи меня. И — в башню к пулемету.

Штурман нехотя направился в кабину. Снимать с мертвого человека одежду неприятно, тем более, если приходится это делать впервые.

«Чертов дед! Сам брезгует, так меня заставил. И что меня дернуло лететь с ним? Здорово похож на отца, вот и потянуло к нему. Как будто нет своего экипажа. Ведь говорили «роковой командир», «командир смертников» — не послушал. Захотел отличиться. Разубедить всех. Вот и отличился. Не зря его ребята не любят… Всегда ходит один, никогда не улыбается… Трижды сбивали, трижды один возвращался. Хитрый! Надо самому поесть, так Молчанову для отвода глаз сунул…»