Кусты затрещали, и Мендес вывалился на нашу полянку. Он оказался изрядно навеселе, рубаха на груди была порвана и чем-то выпачкана. Разило от господина командира эскадрильи, как от большой помойки в жаркий день. Я поморщился.

— Что все такие невеселые, а? — ухмыльнулся капитан. — Споем что-нибудь вместе! Ля-ля-ля, ну, а?!

Все молчали, и в этом молчании капитан уловил всеобщее презрение. Да, он принадлежит к сильным мира сего, — на Кубе правит диктатор Батиста, и армия — его верная союзница, — но простые люди никогда не станут есть с ним из одной миски. Слишком грязно ведет себя Мендес, слишком самоуверенно, не считаясь с желаниями и горестями других людей. Вот они и платят ему той же монетой. У капитана есть собутыльники, но нет друзей.

— Не понял… — угрожающе произнес Мендес. — Не хотите составить мне компанию?

Ответом ему было все то же красноречивое молчание. И без того красное, раньше времени изборожденное морщинами лицо капитана, налилось кровью:

— Придется вас рас-стормошить. О, лятинант! — узнал он меня. — В-вали отсюда, тут я… танцую… ик… эй, красотка, пляши!

Это он сказал Марии. Я почувствовал, как внутри меня закипает ярость, и начинают чесаться кулаки. Ох, лучше бы он к ней не приставал… Я ведь ударю, и ударю так, что у тебя, Мендес, треснут кости.

— Ну же, детка! — Мендес оттолкнул меня, и прежде, чем я успел что-то сделать, схватил ее за руку. Девушка молча вырвалась, скривившись от боли, — и он рассвирел:

— Ты не хочешь составить мне компанию?! Да я…

— Убери от нее лапы, — угрожающе произнес я, сдавив ему плечо. Я чувствовал, что еще слово — и я проломлю ему череп. Каким бы крепким он ни был.

То, что должно было произойти, вот-вот произойдет. Точнее, оно уже происходит…

— Пошел к черту, л-лейтенант… — отмахнулся он. И зря. Я перехватил его руку и резко выкрутил ее. Вскрикнув от боли, Мендес рухнул наземь. Мария спряталась за спины моих друзей. Отлично. Теперь мы остались один на один с капитаном. Руку я ему выкрутил капитально, — за штурвал самолета он не сядет еще долго. Хотя что ему! — он и так летает лишь из кабака в кабак.

Можно было бы, конечно, врезать в затылок, чтобы он отключился — но мне хотелось хорошенько проучить его.

— Ублюдок! — взревел капитан, поднимаясь на ноги. — Я укокошу тебя!

— Попробуй, — ухмыльнулся я.

Мендес, словно бык, рванул ко мне — и я встретил его прямым в челюсть, а потом добавил хук слева, корежа и уродуя его и без того некрасивое лицо. Еще! Еще! Каждый удар — как ответ на все то зло, что он причинял другим. Никто до сих пор не рисковал дать ему отпор, — и Мендес вконец обнаглел. А теперь он ответит за все!

Он тоже бил в ответ, — но алкоголь притупил его рефлексы, и его удары проходили мимо или задевали меня по касательной, не причиняя существенного вреда. А я бил точно и сильно. После очередной затрещины капитан мешком осел на землю и завалился прямо в костерок. Никто не бросился ему на помощь, хотя на Мендесе тотчас начала тлеть майка. Я перевел дух, ощущая, как начинает саднить разбитые кулаки, и взглянул на Марию. Она восхищенно смотрела на меня.

— Рудольф! — раздался вдруг неподалеку чей-то хриплый бас. Судя по тому, как растягивались слова, обладатель оного был изрядно пьян. — Рудольф Луис Мендес… отзовись! Это я… ик… твой друг!

Еще нам не хватало тут "друзей" этого буйвола… Но бросать такое приятное местечко и искать новое из-за двух пьяниц — это перебор. Как-нибудь выкрутимся… Краем глаза я заметил, что Хосе наблюдает за происходящим, как и остальные, и что если станет жарко — они вмешаются.

Я выволок Мендеса из костра. Его рубаха дымилась, противно пахло паленым, — но капитану, похоже, было все равно. Он пребывал в блаженной отключке. Ну, еще бы — такой удар в висок свалил бы и слона…

— Рудольф! — из кустов заплетающейся походкой вышел лейтенант-танкист Педро Кастилло, давний собутыльник Мендеса. — Рудольф… черт тебя дери… что тут происходит? — вытаращился он на дымящегося капитана, потом посмотрел на ребят, на костер, на меня — и вдруг с неожиданной для забулдыги ловкостью выхватил из кармана револьвер.

— Да тут задета честь офицера! — взревел он.

Я не успел ничего сделать, как вдруг револьвер словно бы сам по себе вылетел из руки лейтенанта, а над окрестностями разнесся жалобный хруст и предсмертный взвизг лопающихся струн, а вслед за тем и крик Педро. Это Хосе с размаха ударил его по руке своей любимой гитарой. Револьвер упал к моим ногамг. Обезоруженный лейтенант, отскочив, споткнулся и, ударившись затылком о мостовую, отключился следом за Мендесом. Я нагнулся и подобрал его револьвер, открыл барабан и высыпал на ладонь желтые патроны. Потом швырнул оружие в одну сторону, а патроны — в другую. Все молчали. Но я знал, — если что, вмешались бы все.

— Спасибо, Хосе! — сказал я. Смерть снова прошла на волоске от меня.

— Не за что, — усмехнулся он.

— Не жалко было гитару?

— Твоя шкура дороже.

Я молчал, не зная, что ответить.

— На сегодня все, ребята, — произнес Хосе. — Никто ничего не видел. Айда по домам…

Его слова всегда обладали какой-то магической силой. Ребята и девчата молча растворились в темноте, кивнув мне напоследок. Не прошло и нескольких секунд, как рядом никого не осталось. Только Хосе и два бесчувственных тела.