30. (278) Итак, на основании сообщений самого же Манефона, наш народ происходит не из Египта, и никто из египтян с нами не смешивался. Ведь более чем вероятно, что множество больных и прокаженных погибли в каменоломнях, поскольку томились там длительное время, многие — в последовавших за тем сражениях, и еще больше — в самом последнем, и затем в бегстве 205 .

31. (279) Мне остается ответить ему несколькими возражениями, касающимися Моисея. Египтяне считают его человеком необыкновенным и божественным, а потому, желая видеть в нем своего соотечественника, они с невероятной дерзостью утверждают, что он был одним из гелиопольских жрецов, изгнанным вместе с остальными прокаженными. Однако наши письменные памятники говорят, что он родился за пятьсот восемнадцать лет до этого и увел наших предков из Египта в страну, которую мы теперь населяем. А что он не страдал подобным телесным недугом, выясняется из того, что он сам говорил (Лев. 13:1, 14:1; Чис 5.1.). Ибо прокаженным он запрещает оставаться в городе или жить в деревне; им надлежит по одиночке бродить в разодранных одеждах, а всякого, кто прикоснется к ним или окажется с ним под одной крышей, он считает нечистым. И даже если болезнь будет излечена и человеку возвратится его прежний вид, он предписывал различного рода очищения, омовения ключевой водой и острижение всех волос, и лишь после того, как тот совершит множество всяческих жертвоприношений, он позволял ему войти в священный город. А между тем, казалось бы, человек с таким недугом должен был отнестись к больным той же болезнью с большей заботой и вниманием. Его постановления касались не только прокаженных, но всем, кто имел хоть малейший телесный изъян, он запретил участвовать в священнодействиях (Лев. 21:18–23). И даже если во время священнодействий с кем-либо случалось подобное несчастие, он лишал его этой чести. Потому возможно ли, чтобы он принимал эти постановления против самого себя и издавал законы себе же на позор и во вред? Кроме того, совершенно не похоже на правду и то, как он поменял имя. «Звали его Осарсиф», — говорит Манефон. Это слово для соответствующего изменения не подходит. А настоящее его имя Моисей обозначает «спасенный из воды», ведь египтяне называют воду «мои» 206 . Итак, мне кажется, ясно вполне, что Манефон не слишком погрешал против истины, пока следовал древним летописям, но как только обратился к безымянным сказаниям, то либо неправильно согласовал их друг с другом, либо слишком доверился людям, которые злобно клеветали на нас.

32. (288) От Манефона я хочу церейти к разбору того, что написано Херемоном 207 . Ведь и он утверждает, что пишет историю Египта. Подставив, как и Манефон, царя с тем же именем Аменофис и сына его Рамесса, он говорит, что «во сне Аменофису явилась Изида 208 , которая укоряла его за то, что в ходе войны был разрушен ее храм. Ученый жрец Фритифант 209 сказал, что, если он очистит Египет от людей, имеющих скверну, страхи его прекратятся. Собрав двести пятьдесят тысяч оскверненных, он изгнал их. Предводительствовал ими книжник Моисей и Иосиф, также священник и книжник. По-египетски звали их: Моисея — Тисифен, Иосифа — Петесеф. Придя в Пелузий, они нашли там триста восемьдесят тысяч человек, оставленных Аменофисом, которых царь не пожелал пускать в Египет. Заключив с ними союзнический договор, они пошли на Египет войной. Не ожидавший их прихода Аменофис бежал в Эфиопию, бросив беременную жену. Она, скрываясь в каких-то пещерах, родила сына, по имени Рамесс 210 , который, достигнув совершеннолетия, прогнал евреев числом около двухсот тысяч в Сирию и дал возможность отцу возвратиться из Эфиопии».

33. (293) Так говорит Херемон. Именно поэтому я и считаю, что из сказанного лживость обоих 211 очевидна. Ибо если существует какая-то истина, то невозможно говорить о ней настолько противоречиво. Ложные сведения они сообщают потому, что пишут не согласно другим источникам, а что им самим в голову придет. Так, Манефон утверждает, что первоначальной причиной изгнания прокаженных было желание царя созерцать богов, Херемон же указывает свою причину, — что это якобы видение Изиды. Первый говорит, что царю посоветовал изгнать прокаженных Аменофис, второй — что им был Фритифант. Также и об их численности они почти полностью согласны друг с другом — один называет восемьдесят тысяч, другой — двести пятьдесят. К тому же Манефон сперва отправляет прокаженных в каменоломни, затем отдает им город Аварис, в котором их поселяет, потом заставляет ополчиться на всех прочих египтян с их обычаями, и только после этого, по его словам, они просят помощи у жителей Иерусалима, а Херемон — что, удаляясь из Египта, они повстречали в Пелузий триста восемьдесят тысяч человек, брошенных Аменофисом, что, соединившись с ними, они напали на Египет и что Аменофис бежал в Эфиопию. Но поистине самое непонятное то, что сочинитель истории о прокаженных и о видении Изиды ни словом не обмолвился о том, откуда взялось это многотысячное войско — то ли они египтяне по происхождению, то ли пришли из какой-то другой страны, — и не потрудился растолковать, по какой причине царь не пожелал пустить их в Египет. Вместе с Моисеем Херемон также упоминает имя Иосифа, как будто тот был изгнан с ним в одно время, — а он на самом деле умер задолго до Моисея и старше его на четыре поколения, что составляет около ста семидесяти лет. К тому же Рамесс, сын Аменофиса, если верить Манефону, юношей вместе с отцом выступает на войну и затем вместе с ним бежит в Эфиопию, этот же говорит, что он родился уже после смерти отца 212 в какой-то пещере, и после этого выигрывает сражение и прогоняет евреев числом около двухсот тысяч в Сирию. Удивительная беспечность! Поначалу он ни словом не обмолвился о том, кто такие эти триста восемьдесят тысяч человек, и куда подевались те четыреста тридцать, — в сражении ли пали или перешли на сторону Рамесса. И затем самое странное, — что у него невозможно понять, кого он называет евреями, или кто у него имеется в виду под этим именем, то ли двести пятьдесят тысяч прокаженных, то ли те триста восемьдесят тысяч собравшихся в Пелузий. Впрочем, было бы излишним продолжать изобличать тех, кто изобличил себя сам, ибо то, что сказано другими, всегда менее убедительно.

34. (304) К ним я прибавлю и Лисимаха 213 , который принимает ту же лживую посылку, что и вышеназванные, но своими выдумками далеко превосходит их нелепости. Из чего и следует, что он написал свое сочинение, движимый чувством ненависти к нам. Он говорит, что «при египетском царе Бокхорисе еврейский народ, зараженный проказой, чесоткой и еще какими-то болезнями, стал стекаться в храмы, чтобы просить там подаяния. Когда заболело множество людей, в стране случился неурожай. Бокхорис 214 , царь Египта, послал к оракулу Аммона 215 узнать о причинах неурожая. Бог повелел ему очистить святилища от безбожников и нечестивцев, изгнав их из храмов в пустыню, а больных проказой и чесоткой — утопить, поскольку богу Солнца не угодна их жизнь; затем очистить святилища, и тогда земля снова будет плодоносить. Получив оракулы, Бокхорис созвал жрецов и служителей алтарей и приказал им произвести отбор среди нечистых, чтобы одних передать воинам, которые отведут 216 их в пустыню, а прокаженных обернуть в свинцовые листы и бросить в море. Прокаженные и чесоточные были утоплены, а остальные схваченные нечестивцы были удалены в пустыню, чтобы там погибнуть. Но, собравшись вместе, они посоветовались о том, что им делать, и, когда наступила ночь, разложили костры, зажгли факелы 217 и остались в живых; следующую ночь, проведя в посте, они стали молить богов, чтобы те спасли их. На другой день некто Моисей посоветовал им рискнуть пойти наугад, пока не выйдут к каким-нибудь селениям, и повелел им из людей никого не жалеть и не испытывать к ним никаких добрых чувств, а только ненависть, и разрушать храмы и жертвенники богов, которые встретятся им на пути 218 . Единодушно согласившись исполнить это приказание, они двинулись через пустыню и не без потерь достигли населенных мест. Над людьми они творили всякие бесчинства, святилища богов грабили и сжигали и, наконец, пришли в страну, которая называется теперь Иудея. Там они основали город и поселились в нем. Этот город получил название Иеросила 219 в напоминание об их святотатстве. Впоследствии, когда со временем они приобрели могущество, чтобы избежать упреков, они изменили название; город стал называться Иерусалим, а сами они иерусалимляне».

35. (312) Этот уже не позаботился даже о том, чтобы назвать того же царя, что они, но придумал имя поновее Ему не понадобились ни сновидение, ни египетский прорицатель, — за оракулом о чесоточных и прокаженных он отправляется прямо к Аммону. В храмы, говорит он, стало стекаться множество евреев, однако тех ли самых прокаженных называет он этим именем, или только больных из числа евреев? Он ведь говорит «еврейский народ». Что за народ? По происхождению пришлый или местный? Почему же тогда ты называешь их евреями, если они египтяне? И после того как царь многих из них утопил в море, а остальных изгнал в пустыню, каким образом возможно, чтобы уцелело такое множество? И как это им удалось сперва преодолеть пустыню, а затем овладеть страной, которую мы теперь населяем, к тому же основать там город и построить прославленный храм? Также ему следовало бы не только назвать имя законодателя, но и рассказать, кто он по происхождению и откуда, и ради чего он стал вводить подобные меры в отношении почитаемых богов и по отношению к людям призывать к беззакониям во время пути 220 ? Ведь будь они египтянами по происхождению, они не изменили бы отеческим обычаям с такой легкостью; а будь они пришельцами из другой страны, все равно у них должны были существовать какие-то законы, закрепленные многовековой привычкой. Потому если они дали клятву никогда не прощать обиды тем, кто их изгнал, это было бы вполне правдоподобно, но что эти люди со всеми начали беспощадную войну в то самое время, когда, по его словам, сами бедствовали и нуждались в помощи всех и каждого, — все это обнаруживает скорее не их собственное неразумие, а весьма большую глупость того, кто написал эту ложь. К тому же он осмелился утверждать, что сначала и имя городу они нарекли по собственному святотатству, но впоследствии изменили его. Понятно, что за такое имя их потомков могли только стыдить и ненавидеть, но основатели города, стало быть, назвав его так, решили себя этим прославить. Однако в своем неумеренном желании хулить всех и все этот достойнейший человек не сообразил, что мы, евреи, говорим «святотатствовать» не на том же языке, что и эллины. Нужно ли еще что-то говорить о писателе, который лжет столь бессовестно? И поскольку эта книга уже приобрела положенный ей объем, я начинаю следующую и в ней попытаюсь сказать обо всем остальном, что имеет отношение к поднятому вопросу.

1. Итак, в предыдущей книге, почтеннейший мой Эпафродит, я изложил вопрос о древности нашего народа, доказав ее истинность на основании сочинений финикиян, халдеев и египтян; также я привел многочисленные свидетельства эллинских писателей и высказал свои возражения Манефону, Херемону и некоторым другим. Теперь же я принимаюсь за изобличение всех остальных из числа тех, кто что-либо написал против нас, хотя относительно возражений грамматику Апиону 221 у меня возникли сомнения, стоит ли вообще серьезно к нему относиться. Ибо из написанного им одни отрывки по содержанию схожи с тем, что сказано у других писателей, иные — он присочинил весьма бездарно, большинство же обнаруживают какое-то шутовство и, сказать по правде, полную невоспитанность, как будто составлены человеком испорченного нрава, который всю свою жизнь только и делал, что занимался шарлатанством. Однако поскольку множество людей по неразумию пленяются подобными речами более, нежели серьезными сочинениями, и приветствуют злословие, а к похвалам относятся неодобрительно, я почел своим долгом не оставить без разбора и этого писателя, который открыто, как на суде, выступил с обвинением против нас. Вместе с тем я замечаю, что и такое свойство присуще многим людям — испытывать несказанную радость, когда один принимается порочить другого, но тотчас сам уличается в собственных ошибках. Потому совсем не просто заниматься разбором его сочинений, или хотя бы в точности понимать, что он хочет сказать: при той немыслимой путанице и напластованиях лжи некоторые его рассуждения попадают в похожий разряд с уже исследованным нами вопросом об исходе наших предков из Египта, другие же представляют собой обвинение проживающих в Александрии евреев. К этим добавляются еще некоторые его высказывания, в которых он ругает богослужение в нашем храме и прочие согласные обычаю предписания.

2. (8) Итак, что наши предки были по происхождению не египтяне и что не из-за телесной скверны или каких-то иных подобных недугов они были оттуда изгнаны, я, как мне кажется, доказал не только в должной мере, но даже более подробно, чем нужно. О том же, что дополнительно к этому сообщает Апион, я вкратце напомню. В своей третьей книге «Египетской истории» он говорит следующее: «Моисей, как я слышал от египетских старцев 222 , происходил из Гелиополя. Делая вид, что следует отеческим обычаям предков, он ввел молитвы под открытым небом на всех городских стенах, сколько их есть, и обратил весь город на восток, поскольку и город бога Солнца 223 расположен таким же образом 224 . Вместо обелисков 225 он установил столбы, у подножья которых была изображена ладья, при этом тень от вершин падала на нее так, что она совершала тот же путь, что и солнце по небу» 226 . Таково странное высказывание этого ученого человека, причем чтобы доказать его лживость, не нужно ничего говорить, но все понятно из самих упомянутых им дел и поступков. Ведь сам Моисей, когда достроил первую скинию Богу, не оставил на ней ни единого изображения и последующим поколениям запретил делать это. И Соломон, построивший впоследствии Иерусалимский храм, воздержался от всякого подобного излишества, придуманного Анионом. Также он говорит, что слышал от старцев, будто Моисей происходил из Гелиополя. Это означает, что сам он был еще молод, но поверил тем, кто по возрасту своему знал Моисея и был его современником. Однако даже о поэте Гомере, будучи сам грамматиком, он, пожалуй, не смог бы с уверенностью сказать, где его отечество, — как и о Пифагоре, который тоже родился совсем не недавно. В отношении же Моисея, который жил за столько лет до них, ему, оказывается, намного легче поверить рассказам старцев, — именно потому ясно, что он лжет. Что же касается времени, когда, по его словам, Моисей вывел из Египта тех самых прокаженных, слепых и хромых, то я не сомневаюсь в том, что этот достовернейший ученый повторяет писавших до него. Ибо Манефон свидетельствует, что евреи переселились из Египта в царствование Тетмоса, за триста девяносто три года до бегства Даная в Аргос, Лисимах в свою очередь — что это случилось при царе Бокхорисе, то есть на тысяча семьсот лет раньше, Молон 227 же и некоторые другие — как им вздумалось. Апион же, который без сомнения достоин доверия большего, нежели все остальные, определил исход с точностью — временем седьмой Олимпиады, и в первом ее году, говорит он, финикияне основали Карфаген 228 . При этом он упоминает о Карфагене, полный уверенности в том, что это послужит ему неоспоримым доказательством его правоты, и ему невдомек, что тем самым он изобличает самого себя. Ведь если верить финикийским письменным свидетельствам об основании этого города, то в них говорится, что царь Хиром правил задолго до основания Карфагена, многим ранее, чем те сто пятьдесят лет 229 , о чем выше я уже приводил свидетельства финикийских источников, когда говорил о том, что Соломону, построившему Иерусалимский храм, Хиром был другом и во многом помог ему при создании храма. Собственно же Соломон спустя шестьсот двенадцать лет 230 после исхода евреев из Египта построил храм. Назвав не глядя то же число изгнанников, что и Лисимах (он говорит, что их было 110 000 человек 231 , он приводит до удивления убедительное объяснение, почему суббота называется так, а не иначе. «Шесть дней находясь в пути, — говорит Апион, — они заболели бубонами, и по этой причине на седьмой день остановились, найдя убежище в стране, именуемой ныне Иудея, и назвали этот день субботой, сохранив египетское слово, ибо заболевание бубонами египтяне называют саббатосисом» 232 . Посмеяться ли над этим вздором или наоборот вознегодовать на заключенную в этих словах бессовестную ложь? Понятно, что этой болезнью заболели все 110 000 человек. Однако, если они были слепыми, хромыми и больными всякой болезнью, как говорит о них Апион, они не смогли бы пройти и однодневного пути. Если же они были в состоянии преодолевать пустыню и к тому же победоносно сражаться с теми, кто оказывал им сопротивление 233 , они вообще не должны были на седьмой день заболеть. Ибо не бывает так, чтобы это случалось с теми, кто совершает по необходимости подобные переходы — тысячи солдат постоянно преодолевают такие же расстояния, — как невероятно и то, что это произошло само по себе, — то была бы самая большая несообразность. Апион, которому можно только удивляться, сперва сообщил о том, что они пришли в Иудею через шесть дней, а затем говорит, что «Моисей взошел на гору, называемую Синай, которая находится между Египтом и Аравией, в продолжение сорока дней оставался сокрытым от всех, а затем, спустившись оттуда, дал евреям законы». Хотя каким образом и возможно ли вообще, чтобы одни и те же люди провели в безводной пустыне сорок дней и к тому же прошли ее всю в шестидневный срок? Также и в отношении названия субботы подмена слов выдает либо его величайшую бессовестность, либо вопиющее невежество 234 . Ведь слова «саббо» и «саббатон» весьма заметно разнятся между собой: «саббатон» на еврейском языке значит прекращение всякого дела, а «саббо», как он и говорит, означает у египтян бубонную болезнь.

3. (28) Вот такие новые сведения о Моисее и о переселении евреев из Египта сообщает египтянин Апион в дополнение к свидетельствам других писателей 235 . Следует ли удивляться тому, что он говорит неправду о наших предках, сообщая, что они по происхождению египтяне? Ведь о себе самом он лжет, говоря прямо противоположное. Хотя он родился в египетском Оазисе 236 и был, так сказать, чистейшим египтянином, он отрекся от своего настоящего отечества и народа, и, заявляя, будто он александриец, тем самым признал неполноценность своего происхождения. Поэтому, разумеется, он называет египтянами тех, кого сам ненавидит и желает обесславить. Ведь если бы он не считал египтян людьми недостойными, сам он не стал бы отказываться от родства с ними, — как должно поступать людям, которые гордятся своим отечеством и питают благородное желание быть причастными его делам, а тех, кто не по праву посягает на общее с ними происхождение, разоблачают. По отношению к нам египтяне могут испытывать одно из двух: либо, возвеличивая себя самих, они станут признавать родство с нами, либо сделают нас причастными дурной своей славы. Благородный Апион, по-видимому, своими поношениями в нашу сторону как бы пожелал заплатить александрийцам за предоставленное ему право гражданства, и, зная их неприязнь к евреям, проживающим вместе с ними в Александрии, он решил опорочить их, а заодно — и всех остальных, оставаясь в обоих случаях бессовестным лгуном.