И Екатерина начертала внизу обычную подпись московских царей: «Быть посему» вкупе со своим именем.

Она отдала послание казаку гетмана, но руки ее все еще дрожали от бешенства.

Гонец нагнал гетмана с его армией в Туле. Войска продвигались уже не столь быстро — за пять дней им удалось покрыть всего лишь сто восемьдесят верст. Началась оттепель, дороги стали скользкими и опасными для лошадей, а лед на реках посинел и мог треснуть в любой момент. Князь вызвался прочесть письмо гетману Саратову — тот слушал, поглаживая шелковистую бороду.

— Князь, мы укротили польскую сучку. Надо показать послание благородной даме, — сказал Саратов, кивнув в сторону Максимильены, бродившей по лагерю.

— Нет, гетман, это слишком тяжело для нее, ей пришлось пережить так много. Надо ее просто успокоить.

И Ромодановский направился к Максимильене.

— Друг мой, теперь все будет хорошо. Гетман Саратов получил письмо от императрицы: нас не станут преследовать, дело обошлось без сражения. Я знаю, вас это мучило. Не тревожьтесь больше.

— Спасибо, князь. Я и в самом деле боялась, что из-за нас опять прольется кровь.

— Максимильена, — нерешительно промолвил князь, — ныне вы с Флорисом и Адрианом в безопасности. Мне следует подумать об отъезде.

Максимильена смотрела на Ромодановского и ничего не могла понять.

— Об отъезде? Вы хотите нас покинуть?

— Да, Максимильена. Я должен был спасти вас, однако теперь мне надо возвращаться в Петербург.

— Но ведь это же опасно! Императрица ненавидит вас.

— Тем не менее я почти убежден, что она ничего не посмеет мне сделать.

Максимильену ошеломила мысль о разлуке с Ромо, как если бы ее покидал родной брат. Подчиняясь первому порыву, она сделала попытку удержать его.

— Нет, Ромо, нет, не уезжайте! Проводите нас хотя бы до Украины, а там будет видно. Но сейчас не бросайте нас!

Ромодановский побледнел. Максимильена, не замечая того, нанесла ему удар в самое сердце.

Флорис, гарцуя на маленькой степной лошадке, подъехал к ним и крикнул:

— Смотри, Ромо! Я научился пролезать под брюхом коня на всем скаку.

Максимильена всплеснула руками:

— Но это же очень опасно!

Ромодановский взглянул на нее с нежностью.

— Максимильена, вы не устаете поражать меня. Ваши сыновья, как и все мы, сражались не на жизнь, а на смерть, а теперь вы боитесь, что он пролезет под брюхом лошади на скаку, хотя это умеют делать все казаки.

У Максимильены увлажнились глаза. Она ничего не ответила на реплику Ромодановского, но вновь стала молить:

— Не уезжайте! Не уезжайте, Ромо!

— Решено. Я остаюсь с вами… вплоть до Украины. — И князь поспешно удалился, не в силах скрыть своего волнения.

Чем ближе продвигались беглецы к границам Украины, тем легче становилось у них на сердце — у всех, за исключением Максимильены, которой казалось, что каждая верста все больше отдаляет ее от Пьера. За Орлом внезапно настала весна, неожиданная теплая весна после стольких страданий. Беглецы пересели с троек на тарантасы — экипажи с большими колесами на длинных осях. От грязи защищали специальные щитки и кожаный верх. В дикой степи, простиравшейся за Курском, уже сбросили меховые шубы и шапки. Флорис с Адрианом не слезали со своих коней. Мальчики изнывали от нетерпения — им хотелось скорее добраться до Украины. Гетман Саратов постоянно держал их при себе и учил различать то, что не видно каждому.

— Ты заметил на горизонте точку, Флорис?

— Да, крестный, что это такое?

— Это река, сынок.

— А вон там, где поднимаются высокие травы, проехать можно?

— И не вздумай! Это зловонные болота, только зимой, когда их сковывает лед, когда засыпают змеи и ядовитые насекомые, при необходимости можно рискнуть.

К Максимильене гетман относился с большим уважением. На каждом привале этот грубый человек приходил справиться о здоровье и спросить, не нужно ли ей чего. Он подметил, с каким отчаянием взглянула она в последний раз на Москву, и проникся к ней еще большим чувством. В Курске задерживаться не стали и прошли за день еще восемьдесят верст. Гетман скакал на лошади рядом с тарантасом Максимильены, в сопровождении Флориса и Адриана. Внезапно он поднял руку, и вся армия встала, повинуясь этому знаку.

— Смотри, Флорис, смотри, матушка, — произнес он, впервые назвав Максимильену именем, означающим у русских одновременно любовь и уважение. — Вот Украина! Вдохните этот теплый воздух, проникнитесь этой радостью и жаждой жизни, вглядитесь в эти леса и поля. Здесь солнце светит ярче, земля родит больше, дожди обильнее и теплее, чем во всем мире. А сердца казаков крепче брони, и слово их тверже алмаза.

Тут гетман повернулся к Флорису.

— Украина никогда не изменит тебе, сынок, но и ты ей не измени.