Заблудиться здесь было невозможно – все улицы вели на ратушную площадь, но бродил я достаточно долго, удивляясь первозданности городка и тому, что в нем, как оказалось, есть коренные жители, проживающие на вторых этажах пабов, кафешек и даже музеев. Интересно, каково им жить в таком историческом лабиринте, окольцованном горами и стенами?..

Этот город мог бы понравиться Лике, вдруг подумалось мне. Вернее, что я вру – такое «вдруг» стало для меня постоянным. Теперь, сталкиваясь с любыми проявлениями жизни, я ловил себя на том, что оцениваю их с точки зрения: что сказала бы Лика?

…Меня всегда удивляло, что даже самые иронически настроенные граждане воспринимают телевизионщиков как неких небожителей, сами рвутся на телеэкраны и на следующий же день после участия в каком-нибудь ток-шоу уже гордо поглядывают по сторонам: узнают ли их прохожие. Я достаточно наобщался с этим миром и давно уже понял, что все вокруг постепенно превращается в профанацию. Важно одно: честно признаться в этом. Я, например, мог заявить совершенно откровенно: то, чем занимаюсь все эти годы, и есть профанация – достаточно талантливая (этого у меня не отнять), но все же – профанация. Я мастерски агитирую народ раскупать отбеливающие средства, жевательные резинки от кариеса, йогурты, шины и прочее. Мне необходимо всучить всю эту продукцию как можно большему количеству людей – от этого зависит, смогу ли сам пользоваться всем этим. Это – то, о чем я думал, собираясь принимать участие в фестивале, и то, чего, естественно, вслух не сказал бы никогда. Разве что за рюмкой ракии с себе подобными, если таковые, конечно, найдутся. Я знаю, Лика поняла бы меня. Только теперь я начинал и сам что-то понимать: на фоне всего этого подобия жизни у меня появилось НЕЧТО – женщина, любящая меня бескорыстно, таким, каков я есть, со всей ерундой, накопившейся внутри. Она любила меня – любого. Не героя, не мудреца, не богача. Она просто любила. И, не дав мне осознать этого, неожиданно исчезла из моей жизни. Страшно, бесследно и тихо. Тихо, как и любила. Она будто бы жила во мне, как песчинка в моллюске, – мозолила мое нежное эгоистичное нутро, пока не выкатилась наружу. И теперь я думаю о ней так, как она бы того хотела. Знаешь ли ты об этом, Лика? Ау…

…Побывав на церемонии открытия фестиваля рекламистов и клипмейкеров, я решил, что делать здесь совершенно нечего. Тем более что обязательного присутствия никто и не требовал. Зато бейдж давал право на бесплатное посещение всех музеев. И я решил воспользоваться этим правом, вместо того чтобы каждое утро садиться в микроавтобус и ехать к месту проведения фестиваля. Организационно все выглядело так: машину подавали к отелю в восемь тридцать утра. В ней уже сидели две продвинутые девицы в коротких джинсовых шортах, врезавшихся в круглые смуглые ягодицы (форма одежды участников этой тусовки была совершенно свободная) и трое операторов-итальянцев. По ходу следования мы забирали из отелей еще пару-тройку собратьев по бизнесу и всей развеселой компанией ехали в Цетин (или Цетинье, как говорили здесь). И там, в конференц-зале одного из пятизвездочных гранд-монстров, нас – человек сто – парили до вечера с перерывами на обед, ужин и пятнадцатиминутными «кофе-брейк» через каждый час. После двух-трех выслушанных докладов и просмотренных роликов я тихо улизнул в город. И с тех пор делал так каждое утро.

Монтенегро (мне почему-то приятно называть Черногорию именно так) – небольшая страна, не так давно входившая в состав Югославии, частично расположенная в горах. Несмотря на то что официальной столицей Монтенегро считается Подгорица, Цетинье – ее сердце. Этот игрушечный городок мало отличается от других – несколько улиц, множество кафе, вымощенные желтой плиткой площади, обилие ореховых деревьев и потрясающе помпезные здания-дворцы, в которых располагаются посольства.

Я бродил наугад, делая длительные остановки в кафе, чтобы выпить большую кружку местного светлого пива, которое пришлось мне по вкусу, и намеренно не пользовался услугами гидов. Однажды сам набрел на монастырь, в котором (об этом я, конечно же, знал заранее) хранится рука святого Иоанна Крестителя. Я смотрел на иссохшую темно-коричневую конечность и в который раз спрашивал себя: что сказала бы Лика? Думаю, ей это зрелище не понравилось бы…

Возвращался в Котор своим ходом. Причем приветливые водители, ехавшие в ту сторону, не брали с меня ни копейки.

Так прошла неделя, под конец которой меня совершенно убаюкала тихая, почти деревенская жизнь с ее медленными, растянутыми во времени вечерами, пропитанными запахом кофе. Усатые господа, изо дня в день просиживающие в «кафанах» (так здесь назывались питейные заведения) за стаканчиком ракии, казались мне не менее древними, чем синеющие вдали горы. И вообще впечатление было такое, что попал в табакерку турецкого паши, – настолько застывшим и размеренным было существование этого маленького города. И тем необычнее воспринималось любое движение и странноватая музыка с примесями восточных мелодий. Однажды, стоя на балконе, я наблюдал за «черногорской хорой»: четверо мужчин стали в кольцо, взявшись за руки, им на плечи взобрались еще четверо, и столько же влезло на «третий этаж». Под музыку, исполняемую оркестром ресторана, вся эта человеческая конструкция начала медленно кружиться, умудряясь еще и выделывать всяческие коленца. И от этого танца повеяло чем-то настоящим, древним и вечным.

«Клинцы» – это барабанные палочки, «цинциляция» – что-то вроде «барабанить». Я сидел в кафане, пил пиво и слушал незатейливую песенку. Я уже исходил весь город вдоль и поперек, до отъезда оставалось три дня. И я не знал, чем бы заняться еще. Допив пиво, спустился вниз по улице к озеру. На набережной, как пауки в своих сетях, под плетеными навесами сидели представители маленьких частных турагентств. Они не навязывали своих услуг, как это бывает в Турции или Египте, за их спинами располагались объемные стенды, залепленные рекламными фотографиями. Над каждой группой таких снимков была надпись: «Дайвинг», «Серфинг», «Морская прогулка», «Посещение монастырей» и соответствующая цена. Я никогда не рассматривал эти стенды. Не люблю коллективных мероприятий, уж лучше бродить одному. Но тут меня посетила мысль, что неплохо бы напоследок размяться дайвингом. Я подошел к хозяину стенда и присел за стол, он тут же отбросил газету и приветливо уставился на меня:

– Что пан желает?

Я объяснил, что пан желал бы поплавать с аквалангом, но так, чтобы это было отдельно от других.

– Пан хочет персональный дайвинг?

Да, пан хотел именно этого.

– Нет проблем! – воскликнул хозяин. И начал объяснять, как будет проходить мероприятие, сколько это будет стоить и в какую бухту меня могут отвезти хоть сейчас. – О, это очень красивое место! Вот как оно выглядит!

И он развернул передо мной альбом с очередной порцией красочных фотографий, на которых были изображены счастливые туристы (в основном женщины), позирующие под водой в окружении рыб. Очевидно, хозяин покупал у фотографа дубликат наиболее удачных снимков, экономя на художественной съемке. Что, в общем-то, было понятно. Красотки на фото смотрелись не хуже настоящих моделей. Я пролистнул альбом пару раз, непроизвольно возвращаясь к одной и той же странице: яркая блондинка с длинными прядями волос, вздымающимися над головой подобно змеям Медузы Горгоны. Сквозь стекла маски глаза смотрят в объектив слишком серьезно, трубка, зажатая в зубах, скрывает нижнюю часть лица, рука вытянута вперед ладонью вверх и над ней – желтая рыбешка…

– Пан берет экскурсию? – Голос хозяина вывел меня из некоторого оцепенения (со мной такое случалось довольно часто).

– Что? Да… Я подумаю…

Я встал и пошел вперед по набережной.

Дошел до поворота. Закурил. Осмотрелся. Каждая вторая или по крайней мере пятая девушка даже в этом крошечном отдаленном месте могла быть похожей на Лику. И в этом, пожалуй, не было ничего странного. Когда я замечал такую схожесть, мысленно радовался, мне казалось, что Лика точно жива – дышит, ходит, смеется так же, как и эта похожая на нее незнакомка.