Сторчак принял на себя командование пунктом перегрузки. Он бросился на ГКП – главный командный пост – и тут же получил доклад от начальника службы радиационной безопасности лейтенанта Молчанова, что все измерительные приборы зашкаливают. Только потом, спустя несколько суток удалось установить мощность дозы излучения во время взрыва по золотому кольцу, снятому с руки одного из погибших офицеров. Исследование показало, что в момент взрыва излучение достигло 90 тысяч рентген в час.

В довершение ко всему из отсека-хранилища ТВЭЛов огорошили сообщением о сквозной пробоине борта плавмастерской. Пробоину нанес острый рваный край развороченного корпуса атомарины, но, по счастью, выше ватерлинии. Сторчак еще не успел отдать никаких приказаний, но командир трюмно-котельной группы старший лейтенант Сергей Ильюхин, повинуясь сигналу «Аварийная тревога», уже бросил своих бойцов на тушение пожара, полыхавшего в реакторном отсеке злосчастной атомарины. Пенные струи били в огнедышащий зев, не принося особого результата. Пожар в отсеке бушевал неукротимо.

В распоряжении Сторчака находились четыре офицера, два мичмана и шестьдесят матросов. Он прекрасно понимал, что со стороны аварийного отсека идет жесткое радиоактивное излучение. В эти гибельные минуты он сумел поберечь молодых матросов от воздействия радиации. Отправил двадцать пять перегрузчиков на берег. Опыта борьбы за живучесть у них было маловато и особого толку от их присутствия на плавмастерской не было. Поняли ли они, что командир ПМ-133 спас не только их, но и их будущих детей, их будущие семьи от генетических уродств, от неизлечимых болезней? Возможно, с годами и поняли, а кое-кто даже выбрал капитана 3-го ранга Валерия Сторчака в заочные крестные отцы своих детей. Но тогда об этом никто не думал. Оставшихся матросов Сторчак распределил по сменам, которые возглавили старший лейтенант Сергей Ильюхин и мичманы Евгений Ларионов и Юрий Кужельный. Всего на несколько минут вбегали моряки в опасную зону, из стволов ранцевых пенометов они били в жерло огненной топки, в которую превратился шестой отсек К-431, пытаясь сбить пламя, лишить его кислорода. Но пена вскоре кончилась, и горящий отсек пришлось заливать через гидранты забортной водой. Пока одни глушили огонь, другие собирали с залитой кровью палубы куски тел, складывали их в прорезиненные мешки. Когда кончалось отмеренное Сторчаком время безопасного пребывания в зоне облучения, моряки быстро менялись, и те, кто получил очередную дозу, бежали укрываться в относительно безопасное место – в кормовой трюм за цистерну пресной воды. Там же аварийщиков переодевали в чистые робы, благо на плавмастерской был некий запас рабочей одежды.

Битва за спасение К-431 продолжалась свыше полутора часов. Потом из бухты Стрелок подошел спасатель «Машук» и отвел ПМ-133 из Чажмы к острову Путятина. Двое суток они смывали с палубы и надстроек плавмастерской радиоактивную грязь, пока их не сменил резервный экипаж.

Плавмастерскую увели, и горящая К-431 осталась наедине с судьбой и сошвартованным с ней «Ростовским комсомольцем» и бесполезным дозиметрическим судном. В ее отсеках не сразу поняли, что произошло. Просто бросились выполнять то, что предписано аварийным расписанием по пожару в отсеке, а когда дошло, что радиоактивный фон превысил допустимые нормы в сотни раз, вот тут не все выдержали поединка с незримой смертью. Один офицер сбежал на плавказарму, заперся в своей каюте и напился в стельку. Потом на суде офицерской чести он объяснял свои действия тем, что «хотел снизить алкоголем воздействие радиации на организм». Его уволили в запас за трусость. Однако большинство подводников осталось в медленно тонущей атомарине, пытаясь удержать ее на плаву. Увы, на обесточенной подлодке не работал ни один водоотливной насос, ни одна помпа… Но даже если бы и удалось пустить в ход осушительную систему, то и это не спасло бы корабль от медленного затопления, ведь вода поступала в реакторный отсек через полутораметровую трещину в прочном корпусе, а потом растекалась по смежным отсекам через выгоревшие сальники и прочие уплотнения, испуская лучи смерти.

Тем временем из поселка Ракушка в Чажму мчались на своих машинах командир К-431 капитан 2-го ранга Леонид Федчик, штатные инженеры-механики – командир БЧ-5 капитан 2-го ранга Игорь Еремин и командир первого дивизиона капитан 3-го ранга Владимир Румянцев. Вместе с ними ехали и три мичмана, сорванные из отпусков страшной вестью. На КПП чажминского завода их встретил начальник штаба 4-й флотилии контр-адмирал Геннадий Агафонов.

– Главная задача – сохранить корабль на плаву! – сказал он командиру.

Мчался в Чажму из владивостокского аэропорта и командующий флотилией контр-адмирал Виктор Михайлович Храмцов. Много позже он вспоминал:

– 10 августа 1985 года я вместе с командным составом Тихоокеанского флота находился на борту самолета. Возвращались из Москвы, где были на приеме у Главнокомандующего ВМФ. Настроение было приподнятое. Мне дали понять, чтобы я готовился к новой должности – начальника штаба Северного флота и что готовится представление на присвоение звания вице-адмирала… Приземлились во Владивостоке около 15.00. К самолету подбежал дежурный офицер и доложил, что командующего 4-й флотилией просят срочно подойти к телефону. Я понял – что-то произошло, сердце защемило. Подошел к телефону. Оперативный дежурный флотилии докладывает:

– В Чажме – тепловой взрыв реактора.

– Я тогда подумал, что случилось, наверное, не самое страшное, что могло случиться, – взрыв-то тепловой, а не ядерный. Но от этого было не легче. Вскочил в машину и помчался на завод. Машина подъехала прямо к пирсу, где стояла К-431. Обстановку оценил мгновенно: К-431 тонет, реакторный отсек заполнен водой, и теперь вовсю топит корму… Надо спасать корабль, но кругом, как в страшном сне – ни души. Я перебежал на дозиметрическое судно, потом на соседнюю К-42. И тут никого! Словно вымело всех.

Глубина у пирса была 15 метров, осадка у К-431 – вдвое меньше. Решение пришло сразу – аварийную лодку надо вывести на осушку и посадить ее на грунт, как в док, но для этого необходимо было вытащить плавмастерскую на рейд, освободить атомоход от всякого рода концов: швартовых канатов, электрокабелей, вентиляционных систем, переходного и энергетического мостиков. Но как все это сделать одному?.. И вдруг из ограждения рубки К-42 вышел капитан-лейтенант, дежурный по этой подводной лодке. К сожалению, я не запомнил его фамилии. Вместе с ним мы стали освобождать тонущую атомарину от всего, что связывало ее с берегом, и в этот момент к плавпричалу подошел морской буксир.

Я объяснил его капитану обстановку и дал команду полным ходом тянуть К-431 на берег, пока она не сядет на грунт. Мы с капитан-лейтенантом в это время рубили пожарными топорами все, что можно было перерубить. Вот так мы и освободили лодку, а морской буксир на полном ходу посадил ее на осушку. Лодка перестала тонуть…

За каждой фразой храмцовского рассказа – отчаянная, полная смертельного риска борьба за живучесть атомного корабля. Только один эпизод. Вода из реакторного отсека не уходила даже тогда, когда К-431 приподняли на мощных кранах так, чтобы трещина в прочном корпусе оказалась выше уровня моря. Выяснилось, что погружной насос достиг настила первого яруса и не берет воду из довольно обширного трюма. Кто пойдет в самое пекло ядерного котла, чтобы сбросить насос под пайолы? На это отважился командир реакторного отсека капитан-лейтенант Олег Мальво. Именно он проник в шестой отсек из седьмого, спустился на нижний ярус и выполнил то, что требовалось.