Разумеется, вопрос об изъятии древних книг и вывозе их из Советского Союза мог решаться только на самом высоком, политическом, уровне. В ОГПУ план Блюмкина одобрили, но наверняка он согласовывался с кем-то из руководителей страны.

Двадцатого июля 1928 года директор Ленинской библиотеки Владимир Невский выдал чекисту Юрию Томчину несколько редчайших книг, напечатанных в XVI–XVII веках, в том числе Библию на еврейском языке, «Иудейскую историю» Иосифа Флавия и др. Томчин заверил Невского, что все книги будут храниться в сейфе и через три месяца будут возвращены.

Тогда же на таможне у американского букиниста Израиля Перельштейна изъяли несколько десятков старинных еврейских книг. Перельштейн был возмущен и растерян — он уже не первый раз вывозил за границу купленные в СССР библиографические редкости, и никогда проблем не возникало. И вдруг — такое!

Букинист, конечно, не знал, что его деятельность попала в поле зрения Блюмкина. Когда чекистам стало известно об очередной сделке Перельштейна, Блюмкин направил к полпреду ОГПУ по Ленинградскому военному округу срочную телеграмму с указанием конфисковать у букиниста все купленные книги. Что и было выполнено.

Чтобы изъять книги из Ленинградского университета и Публичной библиотеки, Блюмкин решил обратиться за помощью к своему соседу — наркому просвещения Луначарскому. Как-то вечером он зашел к нему в гости и рассказал в общих чертах о предстоящей операции ОГПУ (перед этим Блюмкин получил разрешение на этот разговор у своего начальства). Луначарский согласился помочь. Этот факт, кстати, не подтверждает версию о том, что нарком велел не «пускать Блюмкина на порог».

Луначарский написал записку в Публичную библиотеку:

«В Ленинградскую государственную публичную библиотеку. Народный комиссариат просвещения РСФСР, ввиду встретившейся надобности, просит по получении сего выделить из Ленинградской публичной библиотеки все древнееврейские книги 16 века и направить их через фельдъегерскую связь Ленинградской ГПУ в пользование Наркомпроса.

Книги прошу направить в мой личный адрес.

А. Луначарский».

Такую же записку нарком написал и ректору Ленинградского университета. По просьбе Блюмкина чекисты обследовали в Ленинграде все крупные библиотеки, антикварные и букинистические магазины, отобрали и отправили в Москву больше ста древнееврейских книг. Среди них были и редчайшие экземпляры, изданные в XV–XVI веках. Сам Блюмкин тоже выезжал в Ленинград, Ростов, Одессу и другие города. На Украине, по некоторым данным, было найдено более трехсот книг и рукописей, интересующих его.

«Последующие аналогичные операции должны производиться не советскими органами непосредственно, а замаскированно, через подставную организацию, хорошо юридически законспирированную… — писал Блюмкин в докладной записке руководству ОГПУ. — Решающую роль будет играть также и то обстоятельство, что книги из коллекции Гинцбурга и Персица нами будут продаваться по частям. Таким образом, установить сразу, что мы располагаем всей коллекцией Гинцбурга, будет трудно».

Читая все эти записки, невольно задаешься вопросом: неужели та разведывательная операция на Ближнем Востоке, в которой готовился участвовать Блюмкин, стоила того, чтобы рисковать таким бесценным национальным достоянием, как древние манускрипты и инкунабулы? Представители ОГПУ, конечно, обещали вернуть книги, и, к примеру, в Ленинскую библиотеку их действительно вернули, но сам факт их вывоза за границу мог иметь совершенно непредсказуемые последствия.

Но все дело в том, что план Блюмкина в целом совпадал с общей политикой советского правительства по отношению к художественным и историческим ценностям, проводившейся в 1920-е годы. Советской России, а потом и Советскому Союзу нужна была валюта для закупки продовольствия, промышленного оборудования, оплаты труда иностранных специалистов и т. д. Тем более что книг в госхранилищах появилось много — часть из них была национализирована, часть просто брошена владельцами. Начальник Торгового сектора Госиздата Николай Накоряков вспоминал:

«Мы получили склады так называемой национализированной литературы. Почти единственный тогда капитал… Для обозрения этих книжных „араратов“ мы ходили по Пушкину и Гоголю, по науке, прозе и поэзии…

В такую обстановочку попадали иногда драгоценнейшие издания прошлого, шедевры художественного, полиграфического творчества. Нужно было мусор превратить в ценности, хаос в порядок, груды обломков… — в торговое предприятие социалистического государства».

В 1921–1922 годах было вывезено за рубеж 100 тысяч томов книг. В 1923 году в СССР приехала делегация Нью-Йоркской публичной библиотеки. На книжном складе в Петрограде ее ждали три миллиона томов. Делегация приобрела девять тысяч экземпляров, причем средняя цена приобретенных книг составляла от одного до двух долларов за том.

Но все это были мелочи. Примерно в то время, когда Блюмкин проводил подготовку к операции и разыскивал древние книги, советское руководство утвердило планы продажи за границу художественных ценностей из Эрмитажа, Русского музея, других музеев и библиотек страны. Но речь об этом позже.

Во второй половине сентября 1928 года Блюмкин выехал в Одессу. В виде аванса ему, по некоторым данным, выдали 25 тысяч долларов.