— Дарина, помоги спуститься! — крикнула Ирина, зная, что сестра в соседней комнате наводит красоту.

— Ира, ну ты же можешь сама. Я занята!

— Я… я плохо себя чувствую… — пробормотала себе под нос девушка и проглотила горькие слезы вкуса пережженного миндаля.

У нее правда болела голова от дождя и всех этих переживаний, и руки немного дрожали. Внезапно накатил страх перед лестницей. Но это же хорошо ей знакомый пандус. Все будет в порядке.

Ирина съехала вниз и выдохнула. В этот момент из комнаты как раз вышла сестра, сверкая и переливаясь, точно ограненный алмаз на свету. Громко стуча тонкими каблучками, она модельной походкой спустилась с лестницы и прошла мимо Ирины, подарив ей короткую ослепительную улыбочку.

— Что-то отца долго нет, — пожаловалась мать, следя за тем, как слуги расставляют посуду.

«Словно в восемнадцатом веке живу. Рабы накрывают нам стол, вся семья ждет хозяина поместья», — думалось Ирине, когда она снова подъехала к окну, в этот раз французскому и незашторенному.

Дождь не прекращал унылую песнь ни на минуту, заливая все вокруг своими слезами. Земля превратилась в грязевые топи, ухоженные деревья и кусты поникли, сам дом казался вымокшим, жалким кирпичным чудовищем.

Пришел отец. Мать кинулась к нему с расспросами о том, что его задержало, но он лишь отмахнулся, будучи не в настроении. Они удалились для приватной беседы, но обрывки фраз все же долетели до ушей Ирины: любовница, я все знаю, как ты смеешь мне лгать.

— Ира, доченька, как ты себя чувствуешь? — мимоходом поинтересовался отец, разглядывая столовые приборы на предмет чистоты и усердия домашнего персонала.

— Хорошо, пап, только устала дома сидеть.

— А что же ты хочешь, дорогая? Ни на море, ни на горнолыжный курорт мы не можем поехать…

Он не договорил, что из-за неходячей калеки, которая стала черным, склизким, расползшимся по фамильной биографии пятном.

— Нет, нет, не думай об этом, пап. — Ее прервало появление матери и сестры, которые заняли свои места за столом. Осталось дождаться брата. — А у тебя как дела?

— Ничего хорошего, солнышко. Вчера сорвалась встреча с прорабом из-за его опоздания, найти ему замену оказалось довольно проблематично. Никто меня больше так не устраивает, — раздраженно сказал он и, не дожидаясь нужного момента, отпил вина.

— Ты же можешь позвонить ему и сказать, что все-таки возьмешь его на работу?

— Думаешь, я могу так поступить?

— Может, мы не будем говорить о работе за столом? — прервала их мать недовольным и нетерпеливым взмахом руки.

— Да, пап, думаю, можешь. К чему проявлять губительную для тебя же гордость? Дай возможность этому человеку заработать денег и сам получи качественную работу. Иногда нужно идти на уступки даже в бизнесе. Мы же не знаем, почему он опоздал, вдруг что-то важное его задержало.

— Ну все, хватит о работе! — снова фыркнула Оксана Дмитриевна и принялась за отбивную. — Вы слышали последнюю новость о Долинских?

Дарина вяло ответила, что нет, но всем это очень интересно. Оказалось, что ее «подруга» разводится с мужем. У того любовница. При этом взгляд матери красноречиво метнулся к отцу, однако он встретил его равнодушно. Будь у него хоть тысяча любовниц, точно у шейха, деньгами обеспечивал ее именно он, а значит, посягать на его свободу она не имеет никакого права.

Ирина хмуро ковырялась в салате. Брат опаздывает. Это в его стиле. Скорее всего, не придет, как он любит делать. Мать болтает о всякой гламурной ерунде и передает замусоленные светские сплетни, будто бы всем так хочется копаться в действительно грязном белье соседей. Дарина молчит, хотя иногда и она вставляет пару слов о модных показах и нью-йоркских тусовках, куда ее приглашают друзья.

И только один человек всегда хранит молчание и старается не слушать общего шума. Дождь за окном становится реже. Кап-кап-кап. И вот Ирина уже полностью поглощена его резким, идущим на убыль ритмом.

— Сегодня же у всех выходной? Никто никуда не поедет? — решилась заговорить она, когда остальные члены семьи исчерпали бездонный колодец пустой болтовни.

Молчание. Видимо, в знак согласия.

— Тогда, возможно, кто-нибудь из вас сможет позаниматься со мной?

Столько мольбы и надежды в голосе, что он аж звенит. А как робко притаилась в душе эта скромница-надежда. Спрятала головку и не дышит, зная, что все равно откажут. Но вдруг… Есть у нее такая скверная черта характера — продолжать верить до конца.