Шрифт:
О-Мино. Хорошо… Там, внизу, я что-нибудь скажу…
Оноэ. Прошу тебя, О-Мино.
О-Мино. Ладно, ладно! (Спускается по лестнице.)
Оноэ (к Идахати). Ну, уж если мы решили, то пора – пока не помешали.
Идахати. Надо оставить хоть записку, почему мы умираем…
Оноэ (показывая на двери направо). Если хочешь писать, то иди туда.
Идахати. Сердце говорит: скорей, спеши! Но для этого мира все же надо оставить… (Берет письменные принадлежности и направляется в другую комнату.)
Оноэ. А огонь?
Идахати. Нет! Не нужно. От снега еще светло. Я сейчас! (Уходит.)
Оноэ (глядит ему вслед и плачет). Если бы не я, ему не пришлось бы так кончать свои дни! [3]
Доносится пение:Дни бывают: вороныНе кричат совсем.Не было же дней таких,Чтоб не виделись.Часты были встречи их…Шла молва кругом…Знала, что бранят ее,Знала хорошоИ любила… Вот судьбы —И последний миг…3
Оноэ имеет в виду, что, влюбившись в нее, самурай Идахати разорился, так как при всей кажущейся свободе наиболее привилегированных куртизанок Есивары они все-таки являлись собственностью владельцев того или иного «веселого дома», и каждое посещение куртизанки стоило тем дороже, чем знаменитее она была.
(Встает, осматривается, потом подходит к дверям, за которыми скрылся Идахати, и заглядывает в щелку.) Когда одна, еще хуже, еще тяжелее становится на сердце. Да… Да… Последняя ночь… Сегодня… Прости, прости меня!
Доносится пение:
Плачет, стонет соловей…Все трепещет он.Ведь такой холодный день,Холод всех сковал.И не ждет весны другой!Знать, судьба пришла,Ослабели крылышки,Птички в клетке, у тебя…(Плачет.) Входит Кисаку.
Кисаку. О, Оноэ-сама!
Оноэ. Ты, Кисаку? Вот не вовремя!
Кисаку. Ждешь кого-нибудь, что ли?
Оноэ. Жду или не жду – дело не твое. Разве можно так, без спроса врываться к людям только потому, что шутам все позволено? Я всегда тебе рада, но сегодня не желаю видеть. Ступай, ступай скорей! (Отворачивается от него.)
Кисаку. Вот так приветствие, нечего сказать. Ну что ж. Чтоб тебя умилостивить, может быть, поболтать с тобою об
Идахати?
Оноэ. Отстань!
Кисаку. Вот горе-то! Ты лучше послушай. Что я сегодня видел в Нихонбаси, [4] если бы ты знала! Было у меня, понимаешь ли, там дело, и сегодня, несмотря на снег, пришлось туда идти. И вот смотрю – у позорного столба… двое! [5] Покушались на любовное самоубийство…
Оноэ поворачивает голову.
Протолкался я вперед, гляжу… Он – парень с обритой головой [6] … Бонза… говорят, пересолил в кутежах, вот и выставили его. Жалко стало… Смотрю, а он бормочет: «Наму Амида бухту, Наму Амида буцу!» Ну, брат, думаю, в таком положении и сам Амида вряд ли тебе поможет! Ха, ха, ха!
4
Нихонбаси – один из центральных районов Эдо.
5
Самоубийство любовников запрещалось феодальным законом, и если они после попытки лишить себя жизни случайно оставались в живых, обоих «виновных» выставляли у позорного столба в центре города.
6
Буддийские монахи и монахини, а также, разумеется, священники (бонзы) брили голову наголо в знак отречения от мирской суеты.
Оноэ. Да… Вместо такого позора лучше сразу умереть.
Кисаку. Это уме от судьбы зависит: хочешь умереть, да не умрешь. У нас в Ёсиваре каждый год поди три-четыре любовных самоубийства бывает, и только половина из них кончается смертью. Другая же половина выживает. Выставят их, голубчиков, к позорному столбу в Нихонбаси, а потом к париям переправят. [7] Ни с кем знаться не дозволят. Говорят, живут себе… ничего…
Оноэ. Какой ужас! (Вздрагивает.) Замолчи!
7
По приговору суда преступник мог быть лишен прежнего гражданского состояния и причислен к париям.
Кисаку. Опять впросак попал! И это тебе не нравится?
Оноэ отворачивается от него.
Ну, Оноэ! Будет тебе! Не сердись. Слышишь?
Оноэ. Надоел!
Кисаку (поет).
Рассердилась! Нет, постой!Слушай смирно гостя,Ведь для гостя ты живешь,Что кукушка – ночью…Тебе надобно это хорошо знать.Оноэ. Довольно! Довольно! (Затыкает уши.) Ступай отсюда!
Кисаку. Вот не терпится…
Оноэ. Скорей, скорей!
Кисаку. А что это за звук, а? (Хочет заглянуть в другую комнату.)
Оноэ (удерживает его). Вот привязался…
Кисаку. Там кто-нибудь есть, а?
Оноэ. Есть, есть… Пристал!
Кисаку несколько раз порывается проникнуть в комнату, но Оноэ не пускает его. Наконец он с ворчанием удаляется.
В другое время он всегда позабавит, но сейчас – одна пытка! (Раздвигает перегородки, проходит в комнату, подсаживается к Идахати, пишущему письмо, и что-то шепчет ему. Он утвердительно кивает. Оноэ берет его кинжал и возвращается.) Пора…