– Опять эти аномальные, - со злостью произносит Хантер. – Когда же их всех переловят?!

– С чего они вообще взяли, что это были аномальные? – спрашиваю я. – Где доказательства?

– А кто это еще мог быть? – спрашивает друг.

– Обычные люди тоже способны творить зло.

– Ты защищаешь аномальных, Малия? – я улавливаю нотку недоверия в его голосе.

Да, моё имя Малия. Аномалия Малия. Иронично, не правда ли?

– Просто говорю, что нужно рассматривать всех людей, а не скидывать все на определенную группу.

– Не могу поверить, что ты говоришь такое, - мой друг качает головой. – На такое способны только они. Обычный человек не стал бы таким заниматься.

– Ты не можешь этого утверждать. Ты не знаешь аномальных, и на что способны простые люди.

– А ты знаешь хоть одного аномального, чтобы сидеть и защищать их?

Вот и оно: мой лучший друг не знает, что я аномальная.

Я смотрю в зеркало заднего вида. Колин посылает мне сочувственный взгляд.

Я чувствую, как по моей щеке катится слеза, поэтому щелкаю пальцами и останавливаю время. Все вокруг замирает.

Я запрокидываю голову назад, закрывая глаза, и глубоко дышу, пытаясь остановить слезы. Я никогда не рассказывала ему о том, кем являюсь. Наверно, в этом моя ошибка: у лучших друзей не может быть секретов друг от друга, но Хантер всегда был враждебно настроен по отношению к аномальным. В этом нет его вины: нас с детства приучают, что аномалии несут за собой зло. Нас никогда не поставят во главе отдела, офиса, компании, а тем более государства (так что там об отмене школ?). Нас боятся абсолютно все.

Проблема в том, что мы боимся обычных людей намного сильнее. Они приносят в этот мир зла намного больше, чем мы.

Я давно должна была привыкнуть к комментариям Хантера, но с каждым разом это ранит меня все больше.

Когда-нибудь он узнает, кто я такая, и это, я уверена, разрушит нашу дружбу.

Качая головой, я пытаюсь избавиться от этих мыслей. Я пока не готова терять Хантера, поэтому должна собраться. Глубоко вздыхаю и смотрю в зеркало. Линзы на месте, но глаза чуть красные и опухшие из-за слез. Если я не буду смотреть на Хантера, то он не заметит этого.

Я щелкаю пальцами и быстро отворачиваюсь к окну.

– Ребят, прекратите, - раздается голос Колина. – Вы не можете ссориться из-за этого.

Я чувствую на себя взгляд Хантера. Затем мой лучший друг говорит:

– Прости.

Я киваю головой, продолжая смотреть в окно:

– Все нормально.

Хантер вздыхает, но ничего не говорит. Он знает, что его слова задели меня.

Мы подъезжаем к школе. Колин сразу же выходит из машины, как только мы паркуемся. Я тянусь к ручке, чтобы открыть дверь, но Хантер останавливает меня:

– Подожди, пожалуйста.

Я поворачиваюсь к нему лицом, ожидая, что он скажет.

– Прости меня, пожалуйста, - он берет меня за руку. – Я не должен был говорить с тобой в таком тоне. Мне, правда, жаль.

– Я знаю. Все хорошо.

– Мир? – он сжимает руку в кулак, оставляя оттопыренным только мизинец, и протягивает в мою сторону. Я улыбаюсь от этого жеста: в детстве мы всегда мирились только так. Это наш священный обряд.

– Мир, - я переплетаю свой палец с его.

Хантер улыбается в ответ, и мы выходим из машины.

***

День идет своим чередом. Мы с Хантером не вспоминаем утренний инцидент и полностью погружаемся в школьную рутину. Как только звенит звонок на третий урок, я быстро иду к классу Колина.

Подойдя к кабинету, я чуть приоткрываю дверь и смотрю в образовавшуюся щель. У него как раз история. Я улыбаюсь и щелкаю пальцами. Я выполнила его просьбу.

У меня же на третьем уроке физкультура, поэтому я разворачиваюсь и бегу в зал. Мне повезло: урок еще не начался, потому что Мистер Нильсон, как всегда, опаздывает, поэтому я быстро успеваю переодеться до того, как он дает команду построиться.

Сегодня мы играем в волейбол. Мой класс нехотя разделяется на команды и выходит на поле. Мистер Нильсон дает свисток: игра началась.

Давайте будем честными: я никогда не была хороша в играх с мячом. Это просто не мое. Я бы с удовольствием вместо этого пробежала кросс. Поэтому я не удивляюсь, когда мне в лицо прилетает мяч.

– Мол, прости! – кричит кто-то из моих одноклассников.

Одной рукой я показываю большой палец, а другой потираю правую сторону лица. Как только я убираю руку, я понимаю, что правый глаз стал лучше видеть. Это означает только одно: я потеряла линзу.