Карим расслабился и зря: пачка, которую афганец достал из кармана, была та же, с записанным автономером Алехина. Таджик курил экономно – табак в Швеции стоил дорого.

– Что за номер?

– Так, клиент один не расплатился, я номер записал, чтобы Джу Джу не придирался.

– Врешь!

Накачанная рука Ларса сжала тисками запястье официанта. Недолгая борьба взглядов, и афганец сдался.

– Заходил тут один мутный мужик с семьей, Афганистаном интересовался у Джу Джу. Я черкнул его номер на всякий случай.

– Кому рассказывал?

– Никому.

«Господин Седерберг просто в панике, – мелькнуло в голове у контрразведчика. – Попробую расколоть».

– Опять врешь. Придется тебя забрать на допрос.

Афганец испугался, не дай Аллах, в полиции его подтянут к убийству Фарука. Лучше отдать палец, чем всю руку.

– Думал шепнуть землякам про вопрос мужика об Ахмад Шах Масуде – тот ведь крутой моджахед в Афганистане. Вдруг кому интересно. Dr. Oban еще дал мужику телефон знакомого функционера из «Шведской помощи».

– Кому шепнул?

– Да, моему «банкиру», через которого деньги отцу в Афганистан пересылал.

– Из кондитерской звонил?

– Нет, с рынка рядом.

– Когда это случилось?

– 2 сентября.

«Полное совпадение, – обрадовался Ларе, ощущая прилив эндорфина. – Только бы парень не догадался, что мне известно про посещение им Барбара. Про пальчики, оставленные на дверном косяке, глупыш, видимо, и не помнит. Похоже, именно он грохнул ростовщика. Хотя такой маленький и слабый? Как мог камнем стукнуть пакистанца, который на голову выше? А может, просто оказался на месте преступления сразу убийства. Ну, пусть следователь ломает голову. Я должен разыскать Dr. Oban».

– Дай-ка мне телефон хозяина. Надо поговорить про того мужика.

– Пожалуйста, – выдохнул Карим, решивший, что гроза прошла стороной. – Только не говори, что от меня узнал.

Певец недовольно прослушал шестую запись забойного, надо надеяться, трека для нового альбома. На хит пока не дотягивало. В «тихой комнате» Bad Breath Records замигала сигнальная лампа.

– ЧТО!

– К тебе из полиции пришли. Срочное дело.

– Черт! Иду.

В кабинете директора ждал спортивный мужчина с ямочкой на подбородке и внимательным взглядом.

– Добрый день! Я – инспектор Торквист. Можешь называть меня Ларе.

– Чем могу помочь, инспектор? Автограф? Или желаешь поучаствовать в съемках видеоклипа?

– Смешно. Хотя, если в черной кожаной форме на голое тело, то – пожалуй. Увы, визит официальный. В твою кондитерскую недавно заходил иностранец и интересовался афганской темой. Так?

– Да, а откуда полиции известно? Телефон подслушиваете?

– Мы действуем строго в рамках закона. Расследуем преступление.

– С ним что-то случилось? Такой приятный чувак и семья милая.

– С ним пока ничего не случилось, а мне не положено вдаваться в детали.

– Что интересует?

– Разговор с «чуваком».

– Мужик спросил про плакат в кондитерской…

– Мне знаком данный плакат.

– Я сказал, кто на нем и почему.

– Кто и почему?

– Благотворительный концерт на футбольном стадионе в Сольне. На сцене кроме меня ребята из Army of Lovers, Борг из ABBA и главный из «Шведской помощи». Посетитель спросил, есть ли у «ШП» связи с одним афганским повстанцем – имени не помню.

– Ахмад Шах Масуд?

– Вроде, да. Тебе виднее. Я звякнул Уве Стурстену…

– Кто таков?

– Ну, главный в «ШП». Тот подтвердил, что знает моджахеда. Я дал чуваку телефон Уве. End of story.

Побеседовав еще недолго, полицейский покинул студию звукозаписи. Сразу позвонить Уве Стурстену не решился: тот являлся фигурой в молодежной организации социал-демократов, и на общение с ним следовало получить санкцию от шефа. Политические вопросы решались выше уровня инспектора. Вместо этого решил посетить Ринкебю: не надеясь обнаружить нечто новое, Торквист хотел осмотреться на месте преступления. Туда и поехал, сев за руль серого служебного «сааба» без полицейской маркировки.

Место выглядело скучно и бесперспективно, как и полагается в побитом временем и людьми пригороде. Обход территории ничего не дал, попытки опроса жителей Ларе даже не предпринимал. Чтобы побеседовать с домоуправом, спустился в полуподвал к конторе. Из открытого окна доносился разговор на повышенных тонах.

– Да, не знаю я ничего.

– Не испытывай наше терпение. Кто в тот вечер приходил в Фаруку?

– Разные у него крутятся люди. Я в тот вечер дома сидел.

– А кого чаще других видел? Не скажешь, пойдешь к дантисту. Скажешь, денег дадим.