Я снова слышу шаги. Только на этот раз они не становятся громче, словно человек внизу уходит вбок, на этаж. Выдыхаю: то ли облегчённо, то ли разочарованно. Когда шаги, наконец, отдаляются и становятся похожими на мышиную возню, я начинаю корить себя за то, что не закричала. Я уже не уверена, что справлюсь сама. Я вообще ни в чём не уверена.

Я не знаю, как долго болтаюсь под потолком, удерживая себя железной хваткой у лестницы. Время словно закрутилось спиралью разнокалиберных витков. Кулаки отекли, покраснели и стали каменными. Они больше не принадлежат мне, как и часть моей ноги.

Из оцепенения меня выводит металлический лязг сверху. Это открывается заслонка чердачного окна. Кого бы ни несла мне судьба, я уже не боюсь. Я сполна хлебнула ужаса и паники, и теперь любой исход кажется мне благодатью - даже фатальный. Лишь бы не было неопределённости, качающейся надо мной ржавой тенью потолочных разводов.

Чёрный прогал расширяется клином. Из темноты высовывается существо неопределённого пола. Я вижу лохматый русый ирокез с розоватыми проплешинами, выбритые наголо виски и мочки ушей, растянутые донельзя полыми круглыми штуковинами. Существо смотрит на меня, с детским любопытством округлив глаза.

– Вау!
– говорит оно восхищённо, и я понимаю, что моё спасение или разочарование женского пола.

Я смотрю на девушку с ненавистью. Вот уж высшая степень цинизма: смеяться, когда другой человек в беде. Между тем, моя гостья спускается по лестнице вниз, ловко, как обезьянка. Добравшись до площадки этажа, она застывает точно передо мной, уперев татуированные руки в бока. Я вижу глазные яблоки фантастических оттенков на её предплечьях, и внутри, в темноте прошлого снова дёргается червячок. Похороненный заживо элемент, который хочет прорваться наружу, но не может.

– Круто!
– говорит она звонко.

– Тебе, может быть, круто, - не выдерживаю я.
– А вот мне, знаешь ли, не очень.

– Заметно, - усмехается девушка.

– Издеваться пришла?!
– внезапно обнаруживаю, что мысли о скорой кончине были преждевременны. Я совершенно не хочу умирать. А дохнуть от рук циничной незнакомки - вдвойне.

Девушка неторопливо ходит туда-сюда по площадке. На её майке - номер тринадцать. Несмотря на крупное спортивное телосложение, она плоскогруда, как мальчишка.

– Если потенциальная помощь кажется тебе издевательством, то я, пожалуй, пойду, - произносит, наконец, она. В её голосе не слышится ни сарказма, ни издёвки: скорее, детская прямолинейность.

– Ну и уходи!
– цежу сквозь зубы, и тут же жалею о своих словах.

Незнакомка подходит вплотную к чердачной лестнице и нагибается. Потом тянет руки ко мне и подхватывает моё тело под мышки. Она сильная, и даже слишком для девушки.

– Перецепайся!
– слышу я приказ.

– Что?

– Выше, что!
– с раздражением говорит она.
– Двигай выше!

Удивительно, но онемевшие от боли кулаки легко размыкают пальцы. Подушечки и ладони багровые от ссадин, но я совершенно не ощущаю саднения. Я карабкаюсь на ступень выше, морщась от натуги и отвращения. Потом - ещё и ещё, пока моё лицо не сравнивается с её.

– Хмммм, - девушка оценивает ситуацию.
– Попробуй подтянуть ноги.

– Я тебе что, акробатка цирковая?!

Номер тринадцать хмурится и с раздражением указывает на балку под потолком, через которую перекинута верёвка.

– Она не перетрётся, - отмечаю я.

– Ты будешь меня слушать или нет?!

Она обхватывает меня за талию и прижимает к лестнице с другой стороны. Я реву от боли, пронзающей утомлённые мышцы.

– Тяни!
– приказывает она.
– Помогай мне, пока я не выдохлась!

С силой качнув корпусом, выпрямляю ноги. Верёвка натягивается, как струна, но я чувствую, что ступни действительно стали ближе к лестнице.

– А сейчас делай что хочешь, но удержись!

Тринадцатая перелазает через перила, не размыкая при этом объятий. Я лишь молча поражаюсь её сноровке. Понятия не имею, что она делает сзади, но когда её хватка разжимается, из последних сил стараюсь напрячь руки и подтянуться. Когда мои ноги, освободившись, повисают в воздухе, я готова уверовать во всех существующих и несуществующих богов. А особенно - в покровителя одиноких женщин, ничего о себе не помнящих.

Ставлю, наконец, ноги на ступеньки. Это сложнее, чем кажется: левая ниже лодыжки кажется мёртвым куском ваты. Незнакомка помогает мне перебраться на площадку. Я грузно падаю на пол. По онемевшей лодыжке начинают бегать мурашки. Словно миллионы игл прокалывают кожу и снова выходят наружу, оставляя ранки кровоточить.

– Классно я тебя, да?
– смеётся тринадцатая.

Я растираю лодыжку, постанывая, а потолок качается надо мной, как палуба корабля в разгар шторма. Я готова убить свою спасительницу! За те эмоции, что я испытала, чувствуя безысходность ситуации. За невинные и беззлобные издёвки в неподходящий момент. Но - самое главное - за то, что она не понимает: прогулки по грани - это не игра.