Могу сказать, что у меня была причина быть довольным собой. Я спас провинцию, я добрался до моих легионов и объединил их, и теперь мне не страшна была встреча с любым галльским войском. Но всё равно хватало всяких других соображений, способных привести в уныние. Я вдруг уразумел, что мне, подобно какому-нибудь беглецу, пришлось под охраной немногочисленного отряда наёмников скакать по стране, о которой в своих отчётах сенату я писал как о стране, абсолютно покорной и лояльной нам. И я не мог довериться даже нашим старейшим друзьям, эдуям. Другие старые друзья, такие, например, как Коммий, наплевали на все те надежды, которые я связывал с ними, и на мою личную привязанность к ним. Они предпочли национальное движение, направленное на разрушение всего того, что я сделал за всё время моего пребывания в Галлии. Если это движение достигнет поставленных перед собой целей, страна снова подвергнется нашествию германцев из-за Рейна и народы Галлии (я хорошо узнал их) очень скоро станут политическими банкротами, а общественный порядок, который я старался установить в стране, рухнет. Да и сам я, если вынужден буду отступить, потерпев военное поражение или из-за голода в армии, потеряю всё — репутацию и полководца и политика. Так что, вместо того, чтобы через несколько лет оказаться опять избранным в консулат, я окажусь во власти моих врагов, которые вполне законным путём добьются изгнания для меня, а значит, бедности и изоляции. И я понял, что мне снова предстоит бороться за свою жизнь, за свою честь, за честь моей армии и за будущее, к которому я гак отчаянно стремился. И ещё я понял, что мне пропит стоят не только многочисленные враги, но и военное искусство, куда более изощрённое, чем всё, что встречалось на моём пути до этого. Многие из тех галлов, которые возглавили движение и поклялись разбить римлян, приобрели военную выучку или у меня лично, или у моих самых опытных командиров. Эти галлы знали всё о наших методах, они умели строить укреплённые лагеря и даже проводить операции по штурму крепостей. И особенно тяжело я переживал то, что они прекрасно понимали, насколько важны для нас поставки продовольствия, и то, с какими сложностями мы столкнёмся, если в этот весенний период нас отрежут от привычных источников снабжения, от которых мы всегда зависели. Знали галлы и о слабости моей кавалерии, и о том, что если мои войска в поисках пищи или ради грабежей разъедутся по разным районам, то они, имея такое большое преимущество в коннице, нанесут нам куда больший урон, нежели тот, на который могли рассчитывать, ввяжись они в заранее подготовленное сражение. Их лидер, Верцингеторикс, уже проявил себя не только смелым солдатом, но и умным, прозорливым военачальником. Я, кроме того, заметил, что он был превосходным дипломатом и принимал самые эффективные меры — от взяток до прямых угроз для включения всех племён, и особенно эдуев, в национальное движение. Он дольше, чем любой другой из известных мне галлов, был способен к энергичным действиям и поступал безжалостно с теми, кто не отличался храбростью или не подчинялся его воле. Те немногие галлы, что приходили к нам с известиями о его передвижениях или осмеливались как-либо ещё сотрудничать с нами, почти все стали жертвами и живыми памятниками его свирепости. У некоторых из них вырвали глаза, другим отрубали уши, руки и ноги. Было дикостью так поступать с непокорными, но это приносило свои плоды. Приказы Верцингеторикса исполнялись неукоснительно. Я и сам иногда пользовался его методами, и в начале нашей борьбы, от исхода которой зависело всё, я дал моим солдатам свободы больше, чем когда-либо прежде. Я понимал, что основную часть кампании того года они будут испытывать невыносимое напряжение, и в часы передышки позволял им предаваться таким страстишкам, как алчность, жестокость и похоть, свойственные почти всем мужчинам и проявляющиеся с особой силой после долгого подчинения суровым требованиям дисциплины, после тяжких и опасных испытаний. Как это ни парадоксально, армия служит для наведения или поддержания порядка, и если эта задача сама по себе лёгкая, то и армия (за исключением тех случаев, когда командующий армией или некомпетентен, или просто безнравственный человек) являет собой пример порядка и сдержанности. Но когда предательские, неведомые силы ставят под угрозу само её существование и честь, тогда именно лучшие качества могут подтолкнуть армию к эксцессам. Я сам преклоняюсь перед приличиями, но, сражаясь за собственную жизнь, ни сохранять их, ни вспоминать о них не стоит. Так что, повстречавшись со смертельной опасностью в Галлии, я готов был использовать те же жестокие меры, которыми пользовался мой враг, хотя подобная дикость никогда не захлёстывала меня спонтанно. Варваризм мой был, как правило, сознательным актом, и я всегда рад являть милосердие и умеренность, если это давало мне хотя бы небольшое, но реальное преимущество.

На протяжении того года Верцингеторикс ставил меня перед всё новыми проблемами: стоило мне одержать победу, он тут же ухитрялся обернуть её в свою пользу. Я питал надежду, что, узнав, что я сумел собрать воедино свои легионы и пересечь с ними всю Галлию, он, отдавая должное высокому моральному духу и энтузиазму, несомненно внушённых им своим воинам, повернёт все свои войска против нас. Так поступило бы большинство галлов, но он был слишком умён, чтобы действовать по первому побуждению. Вместо того чтобы пойти на нас, он снова покинул свою страну и взял курс на эдуйскую границу. Здесь он привлёк на свою сторону большое и могущественное племя битуригов, а затем напал на город бойев, которые, после того как я пощадил их, разгромив гельветов, оставались нашими союзниками. И опять умный Верцингеторикс поставил меня перед дилеммой. Он знал, что в это время года (была ещё зима) римляне никогда не выходят на поле битвы. Очень трудны дороги, и с поставками бывали перебои. Если я решусь пойти на помощь бойям, то подвергну серьёзным испытаниям и себя, и свою армию. А если я и пальцем не пошевелю, чтобы выручить из беды своих друзей и союзников, галлы окончательно потеряют доверие ко мне и у меня не останется ни друзей, ни союзников. И я решил, что лучше уж пойду на любой риск, чем позволю считать себя способным бросить друзей в несчастье.

С восемью легионами я отправился в страну битуригои и бойев. Некоторые племена подчинились моим предписаниям и прислали к нам обозы с продовольствием, но большинство из них перехватили банды националистов или обыкновенных грабителей, внезапно возникших по всей стране. И нам пришлось жить за счёт местного населения, что в большинстве случаев было вполне оправданно. Так, например, у нас на пути стоял Кенаб, город карнутов, в котором избиением наших торговцев и служащих началось восстание галлов. Мы подошли к городу, когда его население ещё не было готово к обороне. Жители города не сомневались, что смогут воспользоваться мостом через Луару, и попытались ночью бежать на другой берег реки. Но я это предвидел и держал два легиона наготове в течение всей ночи. Солдаты ворвались в город, как только узнали о попытке жителей бежать за реку. Подобные ночные штурмы бывают обычно куда более ужасными и дикими, чем дневные. И среди горящих зданий на узких улочках Кенаба очень немногим из его обитателей посчастливилось уцелеть. Весь город был разрушен, а все его богатства и пленных я отдал своим солдатам. В самом начале той кампании многие ворчали на слишком раннее её начало и на недостаток продовольствия. После этого штурма и остальную часть того года люди страдали от почти невыносимых лишений, но жалоб больше не было.

После разграбления Кенаба все попадавшиеся нам по пути города предпочитали сразу капитулировать, сдавать нам своё оружие, а главное, отдавали то, в чём я больше всего нуждался, — лошадей. Теперь уже Верцингеторикс оказался перед той же дилеммой, перед которой раньше он поставил меня. Если он хотел сохранить союзников, то должен был дать хоть одно настоящее сражение. Поэтому Верцингеторикс оставил в покое бойев и попытался освободить один из осаждённых нами городов. С помощью короткого налёта его всадники обратили в бегство то, что оставалось от моей галльской конницы, но, когда я увидел, что мои галлы развернулись и вовсю удирают с поля боя, я направил в бой четыреста германцев-кавалеристов, которых всё время держал при себе с самого начала кампании. Это был решающий момент. Во всяком случае, кавалерия Верцингеторикса во много раз превосходила мою; но я не мог показать, что его превосходство настолько абсолютно, что только в сражении пехоты я мог надеяться на успех. А от этого сражения он наверняка уклонился бы. К моему счастью, германцы сделали всё, что только можно было от них ожидать. Это отборное войско атаковало противника со всей присущей этой нации яростью. Должно быть, Верцингеториксу горько было видеть, как подалась назад его собственная кавалерия. Он-то надеялся, что именно этого рода войск мне крайне недостаёт и восставшие смогут держать под контролем всю территорию Галлии, кроме тех районов, где непосредственно будут расположены мои легионы в то или иное время. Теперь Верцингеторикс убедился, что не может целиком полагаться на своё численное превосходство. Правда, это превосходство было просто чудовищное. Мои четыреста германцев не могли находиться сразу везде, и хотя я использовал их в особых случаях, к охране коммуникаций или для обеспечения снабжения армии не допускал.

Верцингеторикс мгновенно и совершенно точно оценил сложившуюся ситуацию. На военном совете он предложил весьма дерзкий и оригинальный план действий, который, если бы его выполнили до конца, мог заставить меня отступить за Альпы, пусть даже на время, в результате чего оказались бы утрачены и все мои преимущества, и слава одержанных мною побед. Его предложение состояло в том, чтобы по пути моего следования не только все склады и амбары, но и все города сжигать дотла. Таким образом, объяснил он, армия противника будет полностью лишена провианта. Нам пришлось бы либо умирать с голоду, либо рассеять наши войска по таким обширным территориям, что они стали бы лёгкой добычей для мятежников, обладающих превосходством как в численности, так и в маневренности. Галлы, проявив решимость, которой я никак не ожидал от них, приняли его план. Я ещё помню охватившее меня чувство ужаса, когда через день-другой после успеха нашей кавалерии я увидел всюду вокруг нас клубы дыма, поднимавшегося в воздух. Битуриги, процветающий народ страны, занимавший самые плодородные земли Галлии, умышленно разрушали всё, что было в пределах досягаемости моих воинов. Логика рассуждений Верцингеторикса была безукоризненной: совершенно очевидно, что разрушенные города и деревни можно восстановить, а вот свободу, пока римская армия остаётся среди них, не вернуть никогда.

Сам я в это время был на пути к Аварику, самому крупному и богатому городу битуригов и, пожалуй, самому прекрасному городу в Галлии. Захватив его, я надеялся не только снова подчинить себе эту страну, но и добыть достаточное количество провианта, чтобы преодолеть возникшие у нас затруднения. Позднее я узнал, что Верцингеторикс хотел разрушить и этот великолепный, знаменитый город. Однако битуриги уговаривали его пощадить город, напирая на то, что он хорошо расположен и надёжно защищён. Верцингеторикс в конечном счёте поддался на их уговоры и совершил ошибку. Действительно, оказалось очень трудным делом захватить этот город и благодаря его расположению, и искусной и решительном обороне, что не только удивило, но и встревожило меня. Мои солдаты никогда прежде не подвергались таким испытаниям, как в те дни зимней осады Аварика. Сам я тогда едва ли спал вообще, потому что и днём и ночью шли непрерывные работы на насыпях и осадных башнях, в то время как патрули должны были бдительно следить за тем, чтобы нас не атаковали основные войска Верцингеторикса, всё время державшиеся неподалёку от нас и перехватывавшие те немногие обозы с продовольствием, которые по моему настоятельному требованию посылали нам эдуи и бойи.

Однажды Верцингеторикс по-настоящему предложил нам сразиться с ним, и мои солдаты громко требовали, чтобы я вёл их против него. Они мёрзли, выбились из сил, впали в отчаяние и рвались в бой, чтобы избавиться от каждодневной, утомительной работы и, победив, разом покончить со всем этим. Я повёл армию к позициям, которые выбрал Верцингеторикс, и, несмотря на недовольство моих солдат, чуть было не вылившееся в мятеж, отвёл их назад. Мои солдаты прекрасно подготовлены для того, чтобы одолеть и болота и холмы на другой стороне реки; но я заметил не только сложности ландшафта, но и искусство, с которым Верцингеторикс расположил свои войска: они готовы были с фланга атаковать любую группу наших солдат, если бы те попытались пересечь болото. В бою я обычно рисковал больше, чем любой другой полководец, но тут я не должен был идти на риск. Поражение в том бою означало полный крах всего, а победа необязательно закончила бы войну. Мои воины были в ярости, как бывало всегда, когда им казалось, что я недостаточно доверяю им. Но позже я объяснил им обстановку и даже предложил (хотя заранее знал, что они отвергнут моё предложение) отказаться от осады Аварика, раз уж я подверг их таким жестоким испытаниям. Солдаты не замедлили втолковать мне, что скорее умрут от голода и холода, чем бросят незаконченным начатое, и что они ещё покажут этим галлам, чем чревато избиение наших сограждан и сопротивление римской армии.

Осада этого города оказалась самой трудной из всех, которые я когда-либо предпринимал. Если бы она продлилась ещё немного, мы проиграли бы всю войну, потому что к моменту последней атаки на город мои люди оказались на грани голодной смерти, и, хотя они сохраняли невероятную, свирепую решимость, я видел, что физические силы покидают их. Я дал сигнал к штурму в такой дождливый день и в такой час, когда противник никак не ожидал атаки с нашей стороны. Мои солдаты рванулись в атаку словно дикие звери, но при этом строго следовали моим указаниям и вели бой по всему периметру крепостных стен до того, как спуститься в город, где поначалу противник собирался биться до конца. Но когда враги обнаружили, что окружены со всех сторон, в их рядах началась паника, люди побросали оружие и попытались, пока оставалось время, скрыться. В Аварике жило сорок тысяч жителей, а спастись смогли всего восемьсот человек. Остальные — мужчины, женщины, дети — были перебиты нашими солдатами, которых так озлобили собственные страдания, что они забыли даже думать о деньгах, которые могли бы выручить за пленных. В Аварике мы обнаружили запасы продовольствия, но перед нами встала проблема — как избавиться от трупов.