Весть о новом походе и сборе ратных людей принесли в начале рюеня [69] . Её ждали в семье Старка, потому без лишней суеты, помогали собраться Колоту в поход. Вот снова выведен из стойла боевой конь, увязана в торока бронь и оружие. Колот, помня не-подобь и толчею у оружейных, связал в пучок смастерённые на досуге сулицы, пересчитал стрелы. Накоротко простился с родными, поцеловал жену, наказав: «береги сына!». Из Осинок уходил с Колотом шурин Забуд. Просились на войну все трое Усладиных брата, но Белава встала у порога: «Через меня только! Кто дом блюсти будет?» Потом дорогою Забуд все сетовал Колоту, что не может забыть злосчастный Игорев поход, когда её молодой мужик пришёл увечным.

— Троих не убьют, — рассуждал родич, — а живые со Святославом-то с прибытком придут. Эх, мать! Строга слишком, не зря Рубец жиниться собрался, но жить у новой родни будет. Не даст житья Белава снохе!

В Вышгороде, а не в Киеве, чтобы не лезть на глаза против-неце похода, княгине Ольге, собирали рати. Волк со Свенельдом, позабыв на время взаимные распри, деятельно готовились. Подъезжая, Колот отметил больший порядок, нежели перед хазарской войной: от города вдоль Днепра стояли шатры со стягами полков. Как раз прибыли северы, деловито размещавшиеся в стороне ото всех, сбивая своих коней в табун. К Днепру возили лес, мастеровые ладили переправу для шедших с той стороны.

Какой-то молодой боярин едва глянул на Забуда, а Колота окинул взглядом и, признав по справе воина, удовлетворённо улыбнулся:

— Из бывалых? Оружие нужно? Нет? Ну вот, с вами легче, а то молодёжь приходит, будто вчера народились. Мороки с има, эх! Свой полк найдёшь? Ну, бывай тогда, разберётся. А ты, — сказал он Забуду, — со мной пойдёшь.

Родич растеряно посмотрел на зятя (всю дорогу мечтал, как в одном десятке ратиться будут), понял, что возражать бесполезно, понурил плечи и пошёл за боярином.

Суровый одноглазый Доброга, приветливо встретил своего кметя:

— Давно не виделись. Дружок-то твой перекинулся к княгине? Ну ничего, не осуждай, значит, лучше ему там. Размещайся, тебя учить не надо.

— А делать-то что?

— Ждать. Снедный припас есть ли пока?

— Учёный уж, сам только баял.

— Ну и добро. А то нагнали народу, а кормы не потготовленны, с боями, вона, у житничих отнимаем.

Встретившись со своими, Колот вскоре узнал, что Святослав идёт морем с тмутараканскими русами, а они встретят его уже на Дунае. Кормиться грабежом в этот раз не дадут, ибо платить будут золотой ромейской монетой. Печенегов не будет, как не будет и полков с полуночных земель, ибо болгары ждут, и не против, чтобы Святослав их завоевал. Впрочем, какие-то печенеги всё же пришли и ставили шатры недалеко от северов.

Вечером пили за встречу, поминали былое. Не могли не зацепить Блуда:

— Десятником был!

— Такого князя бросить! Помните, как споры решал меж нами? Всё по справедливости.

— Мог к костру запросто подсесть. По отваге одаривал! У княгини не будет такого.

Колот угрюмо отмалчивался, иногда поглядывая на данный ему в награду перстень.

Уже на следующий день войско тронулось. Окончательно ещё не поделили, раскидав предварительно по полками и сотням. Благодаря доброму коню, Забуд попал во Всеславов полк. На днёвках и ночёвках старался найти Колота, перекинуться с ним парой слов, после стал приходить реже, видимо, обвыкся со своими.

На второй день произошло событие, развеселившее воинов от простого ратника до набольших войска. В обозе на одном из возов под рогожей, укрывавшей снедь, кмети нашли парня лет десяти. На вопросы, кто да откуда, плотный с льняными волосами отрок всех удивил:

— Меня зовут Ивором, и я сын воеводы Волка!

— Ого! Воеводе надо повестить.

— Не надо!

Ивор поведал ратным сказку, как он хотел пойти с отцом в поход, но тот его не брал, и ухитрился уговорить обозных, чтобы те пока его не выдавали, а как отъедут подальше, так он сам к батьке явится.

— Не то домой отошлёт, — заключил парень.

— Снимет Волк с нас голову, — не без смешка в глазах (веселило само обстоятельство, что сын великого боярина украдом едет) сомневались кмети, решив для себя, впрочем, что Ивора они спрячут. Так он и прятался до самого Буга. Ратные подкармливали его, иногда сажали с собой у костра, не стесняясь при нём рассказывать солёные байки. Простота и незаносчивость боярчонка подкупала ратных, и вскоре без него уже не представлялись вечера перед ночлегом.

Шила в мешке не утаишь и к обозным кметям часто приходили ратные поглядеть на парня, который стал уже какой-то своей, родной диковиной. За глаза шутки ради Ивора нарекли Волчьим Хвостом. Прозвище, которое прилепится к нему до конца жизни. Когда Ратша прознал про сына, орал страшно, грозя выпороть и Ивора и обозных, на что Волчий Хвост, набычась, говорил:

— Пори меня одного, на мне вина! И обратно меня не отсылай, сбегу всё одно!

Упорство сына пересилило отцовскую гордость, и Ратша оставил Ивора, в душе, но не на словах простив ему непослушание. С тех пор Волчий Хвост на равных трудился с обозными, таскал воду, рубил дрова (воевода просил не давать спуску юному неслуху), отскабливал котлы, и никто никогда не слышал от него жалоб.