Тата (Наталья Ивановна) сгоняла его бесцеремонно, а мы с Павлой Леонтьевной стеснялись потревожить кота. Тата смеялась, что мы читаем вокруг Кузи, а Лесик говорил, что нужно научиться читать сквозь кота, тогда он не будет мешать совсем, даже если разляжется.

Кузя прожил у нас недолго, может, потому мы так и не научились видеть сквозь кота?

Котов люблю всяких, особенно беспородных, они более самостоятельные и живучие. Опасаюсь только тех, у которых совсем нет шерсти, – голых. Вывели такие породы, смотреть страшно. Мне все кажется, что кошку ободрали живьем или облезла бедняга из-за болезни.

Только что прочитала (возможно, все давно об этом знают), что чисто черная кошка без единого белого волоска сейчас большая редкость. Виноваты в этом люди.

Все живое чисто черного цвета церковью считалось воплощением дьявола. Но если у животного имелось хоть одно белое пятнышко, то это уже не так.

Понятно, что разглядывать черную кошку, чтобы это пятнышко разыскать, людям страшно: что, если пятна нет? Вот и ловили всех подряд черных, убивали или даже сжигали.

День такой был, кажется Святого Иоанна, когда сжигали черных кошек и котов во славу Господа!

N.B. Про день проверить, чтобы не ошибиться!

Очередная лавина неприятностей настигла черных кошек в прошлом веке.

На Востоке в моду вошли шапки из черного кошачьего меха. В Китае за такую шкурку платили в три раза дороже, чем за обычную. Сколько было переловлено и убито черных кошек? Но они все равно выжили и расплодились, а мода прошла.

Это ужасно, когда вдруг возникает мода на твою шкуру! Неужели люди никогда не научатся считаться с теми, кто живет с нами рядом на Земле?

В дневнике есть такая запись:

«Осторожно относилась к Эдгару По, поскольку не очень люблю черные страсти в произведениях, но вчера прочитала его «Черного кота» и до сих пор не могу прийти в себя. Прочитала из любопытства после заметки о кошке Каттарине, жившей у По.

Автор статейки писал, как любил Эдгар По свою черепаховой расцветки красавицу, как кошка скрашивала последние месяцы жизни больной туберкулезом жены По Вирджинии, какая это была умная кошка… В статье приводились и выдержки из эссе По «Инстинкт или разум – черный кот». Цитаты понравились, я разыскала в библиотеке эссе, найти его удалось только на французском.

Потом был сам рассказ «Черный кот». Ужас! Если бы я начала с рассказа, больше не только эссе, но и вообще ни страницы По не прочитала, даже книгу не открыла.

Я не знаю, чему верить: восторженным свидетельствам о его замечательной Каттарине дома или ужасам из рассказа. Не мог человек, любивший кошек, даже одну-единственную свою, так описывать кошмар убийства сначала кота, а потом собственной жены. Если только не сошел с ума. Возможно, было и так.

Только горячечный бред законченного алкоголика мог выдумать такие ужасы!»

Прошли годы, но и сейчас я с содроганием вспоминаю этот рассказ. Понимаю, что это очень поучительно для людей, больных алкоголизмом, но это не оправдывает жестокости писателя. Боюсь, что алкоголики не читают Эдгара По, а если и прочтут, то будет повешен не один Плутон, как в рассказе.

О «Черном коте» По я услышала от Анны Андреевны, а той советовала почитать жена Булгакова (тогда еще не вдова) Елена Сергеевна. Неужели у Булгакова были ассоциации с этим черным котом, когда он описывал Бегемота? Не хотелось бы так думать.

В Таганроге у нас был большой пес, сидевший во дворе на цепи.

Цепь была толстенная и страшно тяжелая, может, потому пес больше сидел или лежал, таскать такое на шее было тяжело.

Нашла такую запись в дневнике:

«Мне видится детство все чаще и чаще. Разные события всплывают из недр памяти и волнуют до сердцебиения. Я вижу двор, узкий и длинный, мощенный булыжником. Во дворе сидит на цепи лохматая собака с густой свалявшейся шерстью, в которой застрял мусор и даже гвозди, – по прозвищу Букет. Букет всегда плачет и гремит цепью. Я люблю его. Я обнимаю его за голову, вижу его добрые, умные глаза, прижимаюсь лицом к морде, шепчу слова любви. От Букета плохо пахнет, но мне это не мешает».

Меня от Букета гоняли, чтобы не подцепила блох или другой гадости. Я отвечала, что лучше блох вывести самому Букету. Мама, моя добрая мама, отмахивалась. Тогда я еще не понимала, что у людей доброта бывает двойной. Маму я не осуждаю, ей, живущей совсем иной жизнью, было не до блох дворового Букета.

Кто сообразил назвать так собаку, сидевшую на цепи, от которой просто не могло не пахнуть псиной?

Мама пригрозила рассказать о моей дружбе отцу, а Белла добавила, что уж тогда Букета точно отправят на живодерню. Это был верх несправедливости! Мне запрещали дружить с добрым псом, который совсем не виноват, что сидит на цепи и не может сбегать искупаться. А потом еще и грозят сдать несчастное животное на живодерню!