Шрифт:
— Должно так, — ответила Варвара. — А ваш домовой нас не признает, по-злому все норовит, в натыр…
— Перевести надо домовых-то по хозяевам, — сказала Ненила.
— Конешно, конешно… А то загинем… Поди, это можно. Поди, в той проклятущей бумаге не прописано, чтобы нельзя…
— А подь она, ихняя чертова бумага, к праху!
Помолчали. Варвара собиралась заплакать, но крепилась.
Ненила тоже. Вздохнув, спросила Ненила:
— Ты злобишься, Варвара, на меня?
Варвара посморкалась в фартук, заглянула в окно, улыбнулась голубку под лампой, сказала:
— Нет. Теперя нет. А попервости, как пошла в обмен, страсть как сердце кипело на тебя. А ты?
— Я нет. Мы с тобой ни при чем в этом деле. Мужнишки виноваты, вот кто… Я и Ксенофонта твоего перестала уважать, а своего Дикольчеишку и вовся… Тьфу!..
— Я тоже… Отвернулось мое сердце от Ксенофонта. Ну, не могу и не могу… А твой Денис… Эх, чего там говорить. Бесстыжий… Позарился на чужое на добро…
— Да, — подтвердила Ненила. — Конешно, тебе большая неприятность: с этакого добра да в избушку нашу перейти…
Варвара ничего не ответила. Опустив голову, она бесцельно гоняла пальцем ягодку по столу. Ненила, вздохнув, замигала, и тупой подбородок ее дрогнул. Душа Ненилы требовала какого-то последнего, светлого порыва. Ненила поднялась и, всхлипнув, большущая и грузная, повалилась в ноги маленькой, пришибленной Варваре:
— Прости ты меня, прости ради господа, Варварушка! И за мужнишку моего треклятого, прости.
И женщинам-сразу стало легче. Улыбки, уверенья, поцелуи, слезы.
Не бегучий ветер, не подзвездная высь, а пламень человеческой любви, явный и освобождающий, соединил по-прежнему, кровь в кровь, два бабьих сердца. Обе сидели, обнявшись, молча, как бы прислушиваясь, что совершалось у них в душе. В душе был мир. А за окном желтым заревом заря горела, голосистый скворец допевал свою песнь, и тоскливо мычал бычок.
— Давай выпьем, — сказала Ненила. — У меня самогон хороший есть.
— Давай… А как Денис придет?
— Дениску в шею, в свинарник, — грубо проговорила Ненила и засуетилась. От нее пахло луком. — Наверно, в кабаке торчит… Где боле-то? Завтра — праздник.
Ненила и Варвара мрачно развеселились. Самогонка круто заходила в жилах. Ненила скосоротилась и запела басом:
Ты, болезная лихорадушка, Затрепли-ка ты моего мужа.И обе враз:
Моего мужа, мужа пьяного, Мужа пьяного, распостылого…Варвара подошла к кровати, отдернула полог:
— Вот какие вам пуховики достались… А мы соломой набиваем… — и села на кровать.
«Здравствуй, матушка», — любовно-ласково проскрипела деревянная кровать. «Ляг отдохни, матушка».
— Все наше было, а теперича все ваше, — укорчиво сказала гостья.
И чтоб заглушить эти слова, хозяйка еще крикливей выводила, тараща белесые глаза на стаканчик:
Ой, лели, лели, мужа пьяного… Ой, лели, лели, да постылого…И как стала Ненила ложиться о бок с Варварой, кровать сердито скорготнула на Ненилу: «А ты куда?»
— Давай, девка, действовать, — сказала Ненила и обняла гостью. — Мне здесь не жить, тебе там не жить.. Пойдем к умным людям. Присоветуют.
— Помог бы бог.
— К кабатчику сходим. Он городской, научит. Отпорную бумагу напишет… До Москвы дойдем, а правду сыщем…
Поздний вечер был, когда подвыпившие бабы, в обнимку, с песнями, выходили из ворот. Ненила провожала гостью.
— Стой! — всхлипнув, вырвалась Варвара и, пошатываясь, вбежала во двор. Она пала на колени перед лохматой сучкой Дунькой и давай целовать ее в морду, в шею, в хвост.
— Дунька, Дунька!.. Андел поднебесный… Овдотьюшка… Собачинька!..
Ошалела от радости Дунька, погромыхивая цепью, с визгливым захлебывающимся криком исцеловала, излизала всю Варвару. И когда Ненила потащила гостью прочь, опять за ворота, Дунька в искренном плаче подняла оглушающий слезливый вой.
В голос завыла и Варвара, опять вырвалась, бросилась в хлев:
— Курочки!.. Цыпляточки!.. Мои, мои!.. — схватила с нашести спящего петуха. Курятник поднял заполошный гвалт. Петух, оставив перья в любвеобильных руках Варвары, пустился в лет: «куда-куда-куда!» Варвара упала в навоз и закричала:
— Режьте меня! Убивайте!.. Никуда не пойду отсель.
Дунька, перхая и кашляя, крутилась на цепи, верноподданно рвалась к Варваре.
Неизвестно как пьяная Варвара очутилась в горнице, на пуховиках и горестно заснула.
Ненила же, хлопнув еще стаканчик самогону, побежала в село, размахивая цветистой шалью и крича: