Я с волнением ждал встречи с Борисом Николаевичем. Его появление в начале апреля 1990 года на Новом Арбате, в небольшом, всего человек на триста — четыреста, зале встретили бурно, с цветами, с улыбкой, с надеждой на успех. Не помню, кто еще хотел выдвигаться на пост Председателя Верховного Совета, но отношение к кандидатуре Бориса Николаевича было неоднозначным. Кое-кто, по-моему, из ленинградской группы депутатов, не очень ему доверял, помня, что он еще недавно был крупным партработником. Некоторые в своих высказываниях делали упор на то, что неясна его позиция по вопросу демократического развития страны, как, впрочем, неясны и его взгляды на будущее нашей экономики.

Я хорошо помню тогдашнее выступление Бориса Николаевича, его ломаную речь, расплывчатость программы действий и будущего устройства России. Но это и понятно: тогда трудно было всесторонне охватить грядущее развитие государства. В основном, конечно, все у нас строилось на противоречиях с Советским Союзом, и вся речь Бориса Николаевича тоже проецировалась не на Россию, что воспринималось вполне объяснимо: огромная Россия, кроме коммунального хозяйства, ничем другим не распоряжалась. Правительство только им одним и занималось, да еще, правда, штамповало свои ни для кого не обязательные постановления.

Эта наболевшая тема была главной и на первых наших съездах, где нас постоянно осаживали и пытались загнать в традиционное коммунальное русло, мотивируя это тем, что нужно, мол, проявлять заботу о людях (подразумевалось, видимо, — в пределах «достижений» страны, экономикой которой занимался ЦК КПСС и подвластный ему Совет Министров).

В тот раз на собрании депутатов от «Демократической России» присутствующие большинством дружно поддержали Ельцина и настоятельно советовали ему всерьез готовиться к главному выступлению — с программой и ответами на возможные вопросы.

Подготовка к съезду продолжилась. Сам Борис Николаевич не принимал участия в наших тусовках, в работе комиссий, но мы постоянно чувствовали его присутствие и влияние. Не могу сказать, как это происходило, но чувствовали, часто слыша его точку зрения по тому или иному вопросу. Дальнейшая работа с Ельциным шла примерно в таком же плане — он как бы дистанцируется от подготовки вопроса, но всегда мы знаем его точку зрения, поэтому всегда есть ощущение, что он рядом.

Сегодня многие попрекают демократов тем, что они привели к власти завлабов, не знающих промышленности и экономики, не имеющих навыков управления. Но, как показали последующие события, именно новые управленческие кадры, которые были подготовлены усилиями завлабов, и дали толчок в развитии рыночной экономики и пробуксовывавшего производства. Да, мы многое делали по интуиции, больше, может быть, зная, как делать не надо. Не секрет, что многому мешали и старые кадры, старая номенклатура, искушенные в интригах и в организации саботажа и торможения процессов. Но я в жизни знал одну великолепную троицу, которая добивалась удивительных результатов именно потому, что один знал, что делать, другой — как делать, а третий — как не надо делать. Среди нас были все представители такой троицы, и мы на ходу многому учились.

Его открытие намечалось на 16 мая 1990 года, а где-то в апреле месяце Президиум Верховного Совета РСФСР не без давления Михаила Бочарова, который начал возить в Дом Советов предложения к съезду от депутатской группы «ДемРоссии», создал подготовительную комиссию, в которую вошли 102 народных депутата РСФСР. Комиссии предстояло подготовить предложения по повестке дня съезда и проекты документов. В нее пришло и много добровольцев, работавших в ней на общественных началах. Работал в ней и я, будучи причислен к шестой подкомиссии, которая занималась выработкой предложений по справочно-информационному обеспечению съезда и сессии Верховного Совета. За нами также были закреплены контакты со средствами массовой информации и проект регламента. Кроме того, мы просматривали все документы, которые готовились в других подкомиссиях.

Во время нашей работы обстановка в самом Верховном Совете была для большинства из нас непривычной — практически во всех переходах из Верховного Совета в Совет министров и на этажах, где сидели их высшие руководители, стояли милиционеры и проверяли документы. (В отличие от Кремля и Старой площади, где охрану несла спецслужба КГБ, в Белом доме охрану несли работники МВД.) Это порой очень нервировало вечно торопящихся и снующих туда-сюда депутатов.

Сам же аппарат Верховного Совета, что бы ни говорили, вел себя по отношению к депутатскому корпусу довольно корректно, с готовностью отзывался на любую просьбу. Сотрудники хорошо знали свою работу, выполняли ее грамотно, но видно было, что они нервничают, находятся в состоянии ожидания: что же нового принесли вновь избранные народные депутаты, с чем пришли депутаты-демократы. Этот факт стал для нас некоторой неожиданностью.

Вторая неожиданность проявилась в лояльном, с некоторым нескрываемым любопытством — по крайней мере внешне, — отношении к нам Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР Виталия Ивановича Воротникова и его заместителя Татьяны Георгиевны Ивановой. Мы видели, сколь интересно им было понять новую волну депутатов. Виталий Иванович Воротников, я думаю, искренне хотел разобраться в нас: пришли новые люди, непонятные, со своими взглядами, со своими планами построения нового общества… И мне кажется, он не лукавил.

Как оказалось, Татьяна Георгиевна, будучи еще секретарем Калининского райкома партии Москвы, хорошо знала моего отца. Я тоже помню, как тепло он отзывался о ней, и у нас сложились доверительные отношения. Мы довольно откровенно говорили о многом. У Воротникова оказалось более сложное положение — его постоянно таскали в ЦК КПСС, он должен был соединить несоединимое. Чувствовалось, что и там свои конфликты, свое непонимание происходящего, и по поведению Виталия Ивановича это было заметно, в том числе и по его душевным метаниям. Очень жаль, что в последующем, оставшись на разных идеологических полюсах, мы так и не смогли использовать его опыт и знания для совместной работы. Но, видно, такова реальность всех революционных эпох.