— Они отлично сражаются, — пробормотал он, перейдя на бинарик, предназначенный для собственной группы внутренних разумов. Селвариос заскользил к капсуле-поезду, который отвезет его в командный узел.

— Но они гордецы. По этой причине, я полагаю, они навлекут на себя собственную погибель.

— Он возвращается, — произнес Аркенджо.

— Мне так и сказали, — ответил Къярлскар.

— Еще одно логово ереси вычищено.

— Ты должен радоваться подобным новостям.

— Колдуны никогда не переведутся.

— Если только Великий Волк не добьется своего.

Два ярла стояли на открытой местности под хлесткими, словно удары розгами, порывами ветра. Рассветное небо Фенриса было свинцовым и хмурым, на западе шквалы накрывали далекие перевалы. На горизонте теснились черно-белые, как косматая грива Аркенджо, пики Асахейма.

Къярлскар был иным — моложе, стройнее, с черными, как смоль волосами. Хотя воины не двигались, создавалось впечатление, будто они кружат вокруг друг друга, ощетинившись и обнажив клыки.

Оба привели с собой своих волчьих гвардейцев: Къярлскар всего одного — сурового Сварта в потускневшем от боев доспехе. Аркенджо сопровождали оба лейтенанта. Ярл по-прежнему не был склонен выбрать кого-то одного, зная, насколько смертоносными они были в тандеме благодаря своим талантам. Демонстрация силы вызвала презрительную усмешку у Къярлскара.

— Захотелось превзойти меня числом? — спросил он.

Аркенджо не стал отвечать улыбкой.

— Давай без шуток, брат. Я пришел для серьезного разговора.

Къярлскар посмотрел в сторону крутого обрыва, где в глубоких сугробах склонились под сильными порывами ветра трое подчиненных.

— Белый Волк, — заметил он, указал на светлую шкуру Вэра Грейлока. — И Россек Красный. Кого из них ты благословишь, ярл?

Лицо Аркенджо напряглось.

— Ты по-прежнему поддерживаешь его. Хотелось бы знать причину.

Къярлскар широко улыбнулся, в тусклом свете блеснули клыки.

— Ойя. Ты что, хочешь вбить клин между нами? Возможно, тебе бы понравилось его место у Аннулюса.

— Мне оно никогда не было нужно.

Къярлскар фыркнул.

— Оно нужно каждому из нас.

Ярл Четвертой вздрогнул от сильного холода, и с плеч осыпался свежий снег.

— Он убивает, как никто другой. Ты видел его в бою, я видел. Когда он приказывает сражаться, мы подчиняемся. Все без исключения.

— Я так и сделаю, — Аркенджо поморщился, вспомнив, каково это, — если он покажет мне врага, достойного моего клинка.

— Так чего ты еще хочешь, брат? — спросил напряженным голосом Къярлскар. — Назови более значимый трофей?

— Он откапывает магов и слепцов и демонстрирует их, словно они заслуживают чего-то иного, кроме нашего презрения. Ты знаешь, чего он жаждешь.

— Нет, не знаю. Расскажи.

Аркенджо озадаченно взглянул на него. Къярлскар походил на стену — дерзкий, преданный, истинный сторонник Великого Волка.

— Он читает руны, — сказал Аркенджо. — Видит сны. Как-то рассказал о них. Он видит великую войну прошлого и себя в ней.

Къярлскар рассмеялся.

— Думаешь, он…

— Не осталось врагов, достойных его гнева, — перебил Аркенджо, не отрывая глаз от другого Волчьего лорда. — Он выискивает их в мифах, а ты потакаешь ему.

— Не все они — миф, — возразил ярл Четвертой, понизив голос до угрожающего тона. — Не всех истребили. Некоторые из нас не успокоятся, пока не уничтожат их.

Настала очередь Аркенджо смеяться, только мрачно.

— Ты говоришь точь-в-точь, как он. И какое же тайное знание дает тебе власть над древними?

— Нет никаких тайн. Проигравшие не будут прятаться вечно, и когда они выползут, нам придется вспомнить свои клятвы.

По старой коже Аркенджо бежали ручейки таявшего снега.

— Это было больше двух тысяч лет назад. Достаточно давно, чтобы некоторые клятвы утратили силу.

— На это вечности не хватит.

— Кроме того есть другие враги.

— Как ты мне надоел, — огрызнулся Къярлскар. — Я слышал это от других: есть зеленокожие, есть корсары.

Он подошел к Аркенджо и его лицо еще больше потемнело.

— Они — ничто. Жалкая добыча, и когда я их убиваю, то чувствую голод. Но он… Он один из нас. Ты помнишь, что это значит? Один из нас.

Аркенджо не пошевелился, и оба ярла застыли лицом к лицу на расстоянии ладони. Янтарные глаза впились друг в друга, а горячее дыхание вырывалась клубами пара над кромками горжетов.