— Я хотел ему помочь, только помочь, клянусь тебе.

— Помочь — в чем?

— Спрятать его, пока ты не вернешься. Чтобы ты заранее мог Нанять адвоката и хотя бы успел поговорить с сыном, пока его не схватила полиция.

— Ты хотел заполучить несколько броских заголовков — и больше ничего. Если бы Оливер не поддался тебе сразу, ты бы на следующий день отправил его куда-нибудь еще и состряпал еще одну афишку, что-нибудь вроде: «Оливер ежедневно звонит нам». Интересно, что у тебя заготовлено на завтра?

— «По-видимому, Оливер находится в Западной Швейцарии. Мы говорили с ним по телефону», — ответил Зайлер.

— А я говорил по телефону с издателем, — сказал Эпштейн.

— Вот как?

— Он согласен на твое увольнение без предупреждения. Ты получишь жалованье еще за три месяца.

— Еще за шесть месяцев.

— Если ты намерен торговаться, Я заговорю по-другому.

— Твоя взяла.

Я этого не хотел. Ступай.

— Ты спишь? — спросил Эпштейн.

— Нет. Входи.

— Оливер больше не звонил?

— А ты ждал, что он позвонит еще?

— Да не зная. Он на самом деле так сказал: я нашел ключ и могу теперь отсюда уйти?

— По-твоему, я это выдумала?

— И ты действительно ответила ему, что он может вернуться?

— Конечно, Эп.

— Как ты думаешь, он вернется?

— Да.

— Какой у него был голос?

— Тише обычного.

— Ты сказала ему про полицию и все прочее?

— Я сказала ему лишь одно: если он будет скрываться, он только сделает себе хуже.

— И он спросил тебя: веришь ли ты, что он сделал с той девушкой что-то нехорошее?

— Откуда ты знаешь?

— Это же ясно как божий день.

— Я ему ответила: но ведь я твоя мать…

— Ты допускаешь такую мысль?

— Какую?

— Что Оливер мог что-то сделать с той девушкой?

— Не знаю, что тебе ответить. А что думаешь ты?

— Вчера и позавчера на поиски мобилизовали даже солдат — роты новобранцев. Речная полиция прерывает работы всего на несколько ночных часов. Они подняли на ноги всех, кого могли. И никаких следов…

— Если трупа не найдут…

— Ты сказала «трупа»?

— Извини.

— Ничего. Делать вид, будто такой вариант совершенно исключается, — бессмысленно.

Пауза.

— Эп!

— Да.

— Я прослушала твои магнитофонные ленты.

— До конца?

— Хочешь, я запишу весь твой рассказ?

— Зачем?

— Я бы его перепечатала на машинке. Ты бы смог потом прочитать текст как новеллу. Я тоже.

— Это не новелла.

— Похоже на роман из иллюстрированного журнала.

— Мне трудно об этом судить. Я говорил и говорил, но ни разу не прокручивал пленку, чтобы послушать.

— Удивляюсь, как ты до сих пор от меня не сбежал.

— Я частенько об этом подумывал.

— Значит, тебе приходила в голову мысль бросить меня?

— Конечно.

— Почему же ты этого не сделал?

— Я в это не верю.

— Во что?

— В то, что от этого что-нибудь может измениться.

— Ты мог бы встретить женщину, которая дала бы тебе больше, чем я.

— Я встречал многих женщин.

— Знаю, у тебя были другие…

— Но теперь уже нет.

— У тебя бывали хорошие минуты?

— Мне трудно тебе объяснить, это может показаться смешным, но чем лучше мне было с женщиной, чем раскованней я себя чувствовал — настолько, что даже спрашивал себя, не остаться ли с ней насовсем, — другими словами, чем сильнее меня захватывало, тем сильнее тянуло обратно к тебе.

— Ты говоришь, что, когда я уходила, тебе всегда было плохо.

— Я мог путаться с другими бабами, только когда чувствовал, что наш союз с тобой прочен.

— Наверно, он с самого начала был непрочен. Только казался тебе прочным.

— Или тебе — непрочным.

— Ты бы решился опубликовать этот рассказ?

— Сначала мне надо его прочесть.

— Но в принципе: ты был бы способен предать гласности собственные переживания?

— В принципе… Я уже тебе говорил: сначала я должен это прочесть. И все ли я рассказал? Может быть, у тебя есть что добавить?

— У тебя память лучше.

— А ты так уж забывчива?

— Во всяком случае, я не поручусь, что все в твоем рассказе — правда.