Мередит с трудом подавила в себе желание заметить, что бывают такие друзья, потерять которых не жалко.

— Мне кажется, когда она только-только поселилась в деревне, то ходила в церковь.

Дейв кивнул.

— Пожалуй. Должно быть, это было еще при моем предшественнике, таком милом старикашке, вполне под стать ей.

— Жаль, когда старый человек начинает чувствовать себя чужим в церкви, куда ходил много лет, — не удержалась Мередит, хоть это было не очень-то вежливо. Но даже после нескольких минут знакомства Дейв производил впечатление очень уж легкомысленного человека. Он, похоже, не заметил колкости Мередит.

— Я заходил к ней несколько раз, я не так просто сдаюсь, но она была неприступна, поверьте мне. Что ей было просто необходимо, так это друзья. Если бы они у нее были, она бы не умерла вот так, в одиночестве, ведь это так печально.

— А что бы тогда изменилось? — спросила Мередит, несколько более резким тоном, чем хотела.

То ли до Дейва наконец-то дошло, что Мередит с ним не совсем согласна, то ли он вспомнил что-то, но жизнерадостности у него несколько поубавилось.

— Ей бы следовало принимать у себя кого-нибудь, ну, знаете, хотя бы изредка приглашать кого-нибудь на чашку чая, но она жила совершенно изолированно от всех, — он сделал паузу и добавил чуть вызывающе: — А я ведь пытался уговорить ее вступить в наш клуб.

— В какой клуб?

— Наша община организовала здесь клуб. Раз в две недели, по средам, мы собираем наших стариков в приходском центре, вы уже были там? Помещение пока что временное — в старом гараже в конце Конюшенной улицы, но люди важнее, чем кирпичные стены. Мы там неплохо проводим время, честное слово: поем, играем на пианино, старикам нравится. Там собираются все старые друзья. Дамы из Женского института [1] пекут нам пирожные, приносят термосы с чаем. Иногда мы играем в бинго, членам клуба это нравится. Если кто-то едет куда-нибудь отдыхать, то потом делится с остальными своими впечатлениями. Например, миссис Гаррис прекрасно отдохнула на Канарских островах, а ее внучка приходила к нам рассказать о Майами. Раз в год мы заказываем автобус и куда-нибудь выезжаем. В этом году мы ездили в Уэстон-Сьюпер-Мэр, на море. Старушки любят окунуть свои старые кости в морскую воду. Приглашали и Оливию, но она отказалась, а жаль!

— Но вы же не могли не заметить, что она человек совсем иного склада! — воскликнула Мередит.

— Я с вами абсолютно согласен. Она заперлась в своем доме как в крепости. Да, еще и дом этот, тоже история. Он ей совсем не подходил. Я старался убедить ее продать его и вложить деньги в программу строительства квартир для бездомных. Но она была очень упряма, бесполезно было говорить с ней, — он помолчал. — Все же, наверное, мои визиты не прошли даром, ведь она в своем завещании оставила кругленькую сумму на реставрацию храма. В какой-то момент я даже начал думать, что она рада, если к ней заходит хоть кто-нибудь. Внешность обманчива, знаете ли. Она всегда казалась такой высокомерной, но, наверное, ей было приятно, когда кто-то проявлял к ней интерес.

Больше, кажется, не имело смысла продолжать разговор об Оливии. Его самодовольство защищало его как броня. Самое грустное заключалось в том, что он действительно хотел сделать как лучше. Он набивался к Оливии в друзья, но ему и в голову не приходило спросить у нее, чего же хочет она сама.

Мередит молча смотрела на него, и от этого он, похоже, чувствовал себя неловко.

— Ну, вы это хотели узнать? — спросил он.

Мередит заметила, что он украдкой бросил взгляд на свою гитару. Может быть, ему хотелось продолжить свои занятия, а может, гитара была для него все равно что любимая игрушка для ребенка — она успокаивала его в затруднительной ситуации. Один из ее вопросов его смутил. Но какой именно?

— Дейв, — мягко сказала она, потому что важно было не испугать его. — Вы заходили к ней или, может быть, собирались зайти в тот уик-энд, когда она умерла?

Он побледнел. Несколько раз открыл и закрыл рот, чуть было не разразился слезами. Мередит мысленно сравнила его с Джули Кромби, чье высокомерие так легко было разрушить. Она задала этому честному малому один-единственный действительно неприятный вопрос. Наверное, он молился, чтобы у него этого не спросили, потому что ему пришлось бы сказать правду. Врать он не мог, такой уж он был человек.

Надо отдать ему должное, он мужественно принял удар. Дейв выпрямился на стуле, сложил руки на коленях и, стараясь не смотреть на гитару, ответил:

— Я все время думаю об этом. Буду с вами откровенным: я не был уверен, следует ли мне рассказывать кому-нибудь об этом или нет.

— Расскажите мне, — просто предложила Мередит.

Он действительно хотел рассказать ей о том, что его мучило. Слова, которые он так долго сдерживал, полились из него, словно на исповеди. Мередит вдруг превратилась в духовного наставника, посланного свыше успокоить смятенную душу.

— Послушайте, я рад, что вы пришли. Не знаю, кто вы, но уверен, это Бог послал мне вас. Нет-нет, не говорите, что это не так, неисповедимы пути Господни. Сейчас вы поймете, что на самом деле это не так важно. Когда шло следствие, я ходил в полицию, и там узнал, что она, вероятнее всего, умерла в пятницу вечером или в субботу утром. Я же приходил к ней в субботу днем, уже после полудня. Точно не знаю, почему я туда пошел. Помню, сначала я заходил в церковь, а когда вышел оттуда, посмотрел на Грачиное гнездо, да и сказал себе: «Пойду посмотрю, как там старушка Олли». В общем, я подошел к дому, вокруг ни души, внутри тишина, правда, ставни были открыты. Если бы не ставни, я бы обеспокоился, но они были открыты и сложены. Они старые, знаете, такого типа, что открываются внутрь. Я позвонил в дверь, но никто не вышел. Тогда я обошел вокруг дома и постучал несколько раз в заднюю дверь, но ответа не последовало. «Наверное, Олли задремала, а может, что-то делает в саду», — подумал я и осмотрел сад, но и там ее не было. Тогда я решил, что она, должно быть, уснула. День был жаркий, вот она и прилегла отдохнуть да и заснула. Я и ушел.