'Позвольте обратить ваше внимание на арбитра, что валяется на этом живописном сочетании кирпичного крошева и бетона. Не правда ли, его кровь смотрится весьма выигрышно в свете единственного фонаря с автономной батареей?.. Он получил семь пуль из изделия наших американских конкурентов, но до сих пор условно функционален. Это лишний раз подтверждает, что советская оружейная мысль опережает любые конкурирующие разработки.'

Теперь как будто шестеренка проворачивается в громадном часовом механизме - взводится курок. Самое время воскликнуть что-нибудь наподобие 'Вот это поворот!'.

Час назад сама мысль о таком развитии событий была немыслимой. Пятнадцать минут назад я бы даже не стал стреляться с моим убийцей, а просто отобрал бы 'Юнику' и засунул ему в зад. Мушку он наверняка не спилил.

А сейчас я, надо думать, сдохну. Ну или в обозримом будущем... Обозримом, оборзимом... игра слов, однако. Так же забавно как 'заражение' и 'заряжание' револьвера. Кассеты с обезболивающим отработаны полностью, так что в моих жилах веселящей химии сейчас как бы не больше, чем собственно крови. Это провоцирует занимательный эффект - отключение страха, эффект отстраненности и юмористическое восприятие действительности. Теоретически боевая эйфория компенсируется последующим периодом черной депрессии и меланхолии, но до той поры я, похоже, не доживу.

Мне весело и смешно. Что может быть забавнее ожидания неминуемой смерти? Как там было у Станислава Лема... 'Death is very permanent!', вроде так. Забыл, какая книга.

Мысли путаются, в голове все плывет и расползается. Кажется, отпускает, действие эликсиров заканчивается. Я ведь не военный, я арбитр. У нас своя специфика - арбитр за редкими исключениями либо может рассчитывать на быструю эвакуацию, любо вообще ее не дождется. Поэтому наши стимуляторы и 'кнуты' очень сильны, но короткодействующие. Боевик взрывается короткой вспышкой яростного действия, игнорируя боль и любые повреждения. А потом восстанавливается для новых подвигов совместными усилиями медицины, а также передовой инженерии ('советское - значит отличное!'). Или не восстанавливается и списывается с баланса.

Как легко меня сейчас убить... Или, если придерживаться трестового жаргона, перевести в разряд списанного, отработанного материала. Одной, может двумя пулями из гнусного пистоля, который оскорбляет саму природу огнестрельного оружия. И если минуту назад это казалось забавным, то теперь мне страшно. Очень страшно, так же и четыре года назад. Только тогда я лежал не на строительном мусоре, под тусклым светом единственного плафона, а на разделочном столе уличной гопоты. Но меня точно также собирались убить.

Круг замкнулся. С чего начал, к тому и пришел.

Мне уже не весело, а очень плохо - откат после боевой химии умножает боль от ран, глушит мозги и все органы чувств, давит, словно прессом. Я пытаюсь молиться, потому что кроме божественного вмешательства меня уже ничто не спасет.

Господи, помоги, забери меня отсюда. Я хочу обратно, к 'ведроидным' планшетам, 'многополярному миру' и ю-тубу.

Я хочу домой...

Часть первая

Чужак

Можно сказать, все началось с того, что Сашган (вообще то Александр, но об этом давно забыли) взял в банке очередной кредит и купил себе, наконец, машину - европейский гибрид. После чего без лишних рефлексий решил махнуть 'куда-нибудь', просто так. Прокатиться с ветерком, почувствовать себя хозяином жизни, ровней которому только ветер и небо. Разумеется, Вика-Виктория, нынешняя пассия Сашгана, разделила с ним тяготы пути. Это было очень разумно с ее стороны, особенно с учетом того, как сама Вэ-Вэ заняла свое нынешнее место 'первой любимой жены султана'. Инга - вторая (или даже третья?) лучшая подруга Вики-Виктории - увязалась следом. И в свою очередь потянула своего нынешнего друга Алексея Постникова. Алексей же, в свою очередь, долго не раздумывал, поскольку в последнее время начал подозревать, что понятие 'друг' у них с Ингой толкуется по-разному, хотя и с общим корнем - то ли 'бойфренд', то ли 'френдзона'.

Вот так, долго ли, коротко ли, четверо москвичей - уже не слишком юных, но далеко не старых; не богатых, но в целом и не бедствующих; отягощенных разными жизненными заботами, но не сейчас, а в неопределенном будущем - занялись автомобильным туризмом. Путь их лежал к славному городу Туле, точнее, если быть точным, скорее в абстрактном направлении 'на Тулу'. Поскольку, как сообщил Сашган, где-то там у него жили какие-то сельско-загородные родственники, у которых можно зависнуть на неопределенное время. И вообще, почему бы благородным донам и доньям не прокатиться в славный город бесполезных самоваров и сугубо утилитарных пряников?

Дорога была свободной, можно сказать - почти пустой. Солнце уже явно клонилось к закату, но не настолько, чтобы можно было провести четкую грань между 'днем' и 'вечером'.

Сашган вел машину залихватски и с понтами - откинувшись на сиденье едва ли не в пол-оборота, одной рукой, причем рулил он даже не ладонью, а скорее запястьем. Ему вообще была свойственна некая эпатажность, стремление выделиться 'из толпы'. Уже второй год инженер-программист старательно косплеил то ли Джобса, то ли Гейтса (которого высокомерно называл не иначе как Бальдуром Гейтсом), что при квадратных габаритах и специфической картофелеобразной физиономии программера смотрелось довольно странновато. Он не вылезал из долгов, но при этом каким-то чудом всегда оказывался при деньгах и в хороших отношениях со всеми кредиторами (имя которым было - легион).