– Ах! – воскликнул он весело, распрямляясь. – Раз уж вы так добры, сударыня, господин барон де Ферье, полагаю, вам уже рассказывал об одном дворянине, с которым они встретились в лесу и который так храбро защищал их от Босоногих.

– Но, господин… де Ферье говорил, что лишь благодаря вашей храбрости…

– О, да ведь это моя профессия или, если хотите, мое призвание, следовательно, тут нет никакой заслуги!.. Так вот, сударыня, у этого дворянина – его имя Ла Пивардьер – в этом лесу пала лошадь…

– Я сейчас же прикажу, чтобы ему дали другую, из моих конюшен.

– Сердечно благодарю вас за него… и за себя, госпожа графиня… За себя потому, что, будучи уверенным в вашей щедрости, я взял на себя смелость заранее обнадежить господина де Ла Пивардьера.

– Но пока будут седлать лошадь вашему спутнику, не сходите ли вы проститься с господином де Ферье и его женой?

– Простите, сударыня, но я и сам хотел высказать такое желание.

– У баронессы был такой печальный вид.

– Действительно, госпожа графиня, очень печальный.

– Может быть – эта женщина так красива… она пробудила во мне интерес… – может быть, стоит попытаться разузнать причину ее меланхолии… и, если эта причина достойны сочувствия, то… вы меня понимаете, господин Симеони?

Искатель приключений посмотрел на графиню с теплотой.

– Понимаю, сударыня. Наряду с большой вы даете мне еще и эту маленькую обязанность. Ваши материнские заботы не мешают вам замечать также и чужих страданий и сочувствовать им. Что ж! Как великую обязанность, так и малую я принимаю на себя с радостью. Постараюсь обе выполнить честно и свято!

Паскаль Симеони и графиня де Шале сошли в гостиную, куда не замедлил явиться предупрежденный слугой Антенор де Ла Пивардьер, дабы засвидетельствовать свое почтение благородной и любезной хозяйке замка, по чьей милости он оказался избавленным от необходимости идти в Париж пешком.

Пользуясь минутой, когда барон и Фирмен Лапрад изъявляли благодарность первому своему защитнику, Паскаль Симеони приблизился к молодой баронессе и тихо промолвил:

– Желаете, чтобы я был вашим другом, сударыня?

Она вздрогнула и, не поднимая глаз, прошептала:

– О, да.

– Вы, кажется, несчастны?

– Очень!

– Мы еще увидимся, не сомневайтесь.

– Спасибо. Я буду о вас вспоминать.

Десятью минутами позже Паскаль Симеони, его слуга Жан Фише и господин Антенор де Ла Пивардьер уже мчались по дороге на Париж.

Тот, кто последовал бы за вышедшей из зала Шале женщиной в маске, увидел, как та, сопровождаемая своими необычными спутниками, или скорее слугами, двумя карликами, быстрым шагом дошла до ожидавшего ее на некотором отдалении от замка, в тихом месте, экипажа, совершенно особенной формы, невиданной в то время во Франции, и до сего времени встречающийся весьма редко.

Это была русская тройка. Кучер, лицо которого было наполовину скрыто поднятым воротником мехового тулупа, сидел на облучке. В кибитке находилась молодая девушка, которая при виде дамы поспешила спрыгнуть на землю и бросилась к ней навстречу.

– Ну как, барыня, получилось?

Женщина в маске с сомнением пожала плечами.

– Почем мне знать! – воскликнула она. – Эти француженки не умеют любить ни своих любовников, ни своих сыновей.

– Следовательно, графиня ничего не обещала?

– Ничего! Но я и не слишком настаивала. Это только пробудило бы в ней подозрения… Но я, – она холодно улыбнулась, – пообщалась при ней с Домовым.

– Ах! И он сказал…

– То же, что и вчера. Рубин поглотил бриллиант. Теперь, если графиня не поймет… если не захочет пойти против судьбы вместе со мной… тем хуже для нее… и для него! Ладно, поехали!

– Позвольте, Татьяна Михайловна, ваши ножки мокрые от снега…

– Ничего, ничего, я их согрею в Париже. Говорю же тебе, Катя, поехали! Так хочется поскорее оказаться в Париже… в Париже, по крайней мере, если я его и не увижу, то буду чувствовать, что он где-то рядом.

Катя, камеристка, накинула медвежью шкуру на колени Татьяны, своей госпожи. И скажем мимоходом, чтобы извиниться за очевидную фамильярность в манере обращения, столь шокирующую во Франции, что в России принято, даже в разговоре слуг с хозяевами, называть друг друга по имени, данному при крещении, ставя после него имя отца: Татьяна Михайловна, то есть Татьяна дочь Михаила. По фамилии русские обращаются друг к другу лишь в особых случаях.

Московитка – так как мы теперь знаем, какой национальности была женщина в маске, – сидела в тепле, в тройке, рядом со своей горничной; позади двух женщин, на помосте, шедшем в пандан облучке, примостились двое карликов.