– Какие ты умные слова знаешь! Черт с ней, ноги в руки и пошел, пошел!

Я почувствовал, как мое ложе пришло в движение. Взгляд скользил по тусклым стенам, частенько захватывая раненых. Меня провезли по приемному отделению.

Довольно просторный, в плане проектировки, зал в ту минуту был забит полностью... кошмаром и ужасом. Не хватало мебели, чтобы разместить всех нуждавшихся в помощи. Кто-то все-таки лежал на каталках, кто-то - прямо на полу. Бинты и салфетки, пропитанные кровью, запах дезинфицирующих средств, бледные лица, переломанные конечности, кровоточащие раны.

Много крови. Много слез. Но мне приходилось видеть зрелище и похуже.

Мой взгляд вцепился в маленькую девочку, которая стояла в углу и плакала над женщиной, тело которой совсем не подавало признаков жизни. Девочка тянула ее за руку, что-то выкрикивая. Я вспомнил Аликс...

Двери распахнулись. Я готов было закрыть глаза, чтобы по ним не резануло солнце. Но не пришлось. Солнечный свет заслоняло огромное сооружение, невероятно огромное.

Ни одно здание в мире не могло бы сравнятся с масштабами этого здания. Огромное темно-серое несимметричное сооружение-цитадель.

Полковник стоял у грузового военного автомобиля и отдавал указания. К нему подошла впопыхах та самая женщина-хирург, с которой он разговаривал ранее. Она повернулась в мою сторону и что-то сказала, явно адресовав это военному. Ага, видимо, мое появление здесь вызвало удивление не только у меня, но и у персонала больницы. Но в тот момент я не придал этому значения, так как мое внимание намертво было приковано к цитадели.

Я всматривался в детали конструкции. Где-то наверху (верхушки не было видно: было слишком высоко), я заметил чернеющее облако, которое становилось все больше и больше. Никто вроде бы не замечал, но, как оказалось, внимательность была присуща здесь не только мне.

– Сэр, наверху.

– Что еще, мать его?

Полковнику подали бинокль и он, задрав голову, всмотрелся ввысь.

– Что за чертовщина?

Черное облако становилось все больше и больше, издалека слышалось механическое гудение.

– Ладно, хрен с ним, грузите быстрее. Быстрее! Ну же! Вот этому - особое место.

Это доблестный офицер HECU сказал про меня. Но мне не было дела до слов полковника, так как облако стало совсем уж невероятных размеров, окутав видимое моему взору небо. В гуще черноты поблескивало, словно бисер, неисчислимое количество красных точек.

Из-за гудения облака уже было невозможно расслышать хоть какие-нибудь звуки. Совсем рядом послышались очереди из автоматов и чего-то очень громкого, крупнокалиберного. (Неужели успели установить зенитные орудия? Сколько времени все это продолжалось?)

Черное облако упало на землю, стало наконец ясно, из чего состояла та самая чернь (хотя, конечно, не до конца). Это были роботы, размером с человеческую голову, вытянутые, с лезвием по центру, которое крутилось с невероятной скоростью вокруг оси конструкции. Под лезвием горела красная точка.

Роботы начали полосовать всех подряд, будь то гражданские или военные. Гудение разбавилось человеческими криками, мерцание красных точек - вспышками выстрелов.

Глава вторая. 15:32

Лезвия летающих штуковин распрыскивали кровь, превращая ее тем самым в аэрозоль. Цитадель заволокла красная дымка. Единственное, что можно было услышать, кроме ужасного гула этих автономных циркулярных пил, - запах крови. Распыленная красная жидкость резала глаза, я не мог разглядеть, что творилось вокруг. А может, глаза сами собой закрывались, чтобы не видеть представшего перед ними ужаса.

Почему я не потерял рассудок еще в Black Mesa? Ответ был прост: мое сознание зацепилось за маленькую беззащитную девочку, которая нуждалась в опеке взрослого. Моя врожденная ответственность не позволила сойти с ума и остаться в лифте, дожидаясь помощи, которая, впрочем, не собиралась приходить. Но в тот момент, когда из непонятно откуда взявшейся огромной башни лезли опасные для жизни механизмы, не было ребенка, нуждающегося в помощи, не было никого и ничего, за что бы я мог зацепиться и оставить свой разум в рамках черепной коробки, которая вот-вот должна была дать трещину, я не знал, как устоять на краю образовавшейся бездны.

Другой, не менее важный вопрос: почему я все еще жив? Может, роботы ориентируются по датчику движений? В них тепловой сенсор? Учитывая то, сколько я крови потерял, моя температура тела навряд ли выдавала во мне что-то, что можно было бы принять за признаки жизни.

В моей голове крутились эти вопросы и многие другие, словно пластинка, мелодия которой мне помогала не впасть в истерику (на которую, честно говоря, у меня не было сил). Вопросы всегда были для меня неким предметом вдохновения, что стало одной из причин выбора профессии ученого. Вопросы, которые могли бы привести в отчаяние кого-либо другого, меня в тот момент удерживали от срыва.