Она не столь уж замечательная танцовщица. Но у нее имеются другие таланты. Она всегда могла отыскать где бы то ни было удобное местечко. Всегда. Жокке налил ей еще хереса. Она чувствовала, что опьянела.

Равальоли отправил в рот полную ложку какой-то ароматной каши, острой или сладкой, Антония не поняла. Он с причмокиванием проглотил ее и потянулся за следующей.

Потом он замер, и его щеки надулись, как будто он разжевал жгучий перец. Лицо его покраснело, вены на висках вздулись и побагровели. Из глаз потекли слезы, пропадая в морщинах на щеках.

Обеими руками он хлопнул по столу, обрызгав кашей все вокруг. Кристабель продолжала играть, но все остальные уставились на страдальца.

Равальоли схватился за горло и, казалось, отчаянно пытался что-то проглотить.

— Что такое? — спросил Шедони.

Равальоли затряс головой и встал. Его кадык ходил ходуном, он с трудом дышал. Глаза, налившиеся кровью, перепуганные, широко раскрылись.

— Справедливость, — проворчала Фламинея, — вот что это такое.

Жокке пытался помочь мужчине, поддерживая его и предложив бокал воды.

Равальоли выглядел хуже, чем отравленный посланник в пьесе Сендака Миттеля «Лустрианская измена, или Я съем их потроха!», когда тому сказали, что восхитительную требуху со специями, которую он только что съел, вынули из его обожаемой бабушки, причем еще при ее жизни.

Равальоли оттолкнул слугу, но решительно набрал полный рот воды. Он глотнул, и затычка, застрявшая в его горле, провалилась в желудок. Он залпом допил остатки воды и, смеясь, потянулся за хересом.

— Что это было? — спросил Шедони.

Равальоли пожал плечами и улыбнулся, смахнув с подбородка слюну:

— Как будто маленький металлический шарик. Понятия не имею, ни откуда он взялся в каше, ни что это такое. Он был обмазан чем-то липким.

Потом он схватился за живот, по телу его пробежала судорога.

— Больно…

Равальоли задрожал, словно у него начинался приступ. Он схватился за край стола и стиснул зубы.

— Жжет внутри… все больше… горячо…

Вдруг он откинулся назад, и слышно было, как его спина ударилась о спинку стула. Его вздувшийся живот вылез из-под крючков камзола и оголился.

Кристабель перестала играть и повернулась на табурете взглянуть на устроенную ее папашей суматоху.

Жокке попятился от бьющегося в конвульсиях человека, и остальные отодвинули свои кресла, чтобы освободить ему место. Глаза его закатились. Живот выпятился, как у беременной, готовой вот-вот разрешиться тройней. На коже появились красные растяжки. Равальоли стонал, и внутри него так шумело, как будто там что-то ломалось и рвалось.

Антония не могла отвести от него взгляда.

С дьявольским хлопком живот Равальоли лопнул. Вокруг него дождем посыпались ошметки плоти, кресло под ним развалилось.

Струйка голубого дыма, закручиваясь, выплывала из зияющей посредине живота дыры.

Кто-то визжал, визжал, визжал…

…и Антония поняла, что это визжит она.

Это было омерзительно!

Клозовски вытер рукав салфеткой и любовался всеобщей паникой. Д'Амато утихомирил Антонию с помощью чуть более энергичной, чем требовалось, пощечины, и танцовщица в ужасе откинулась на спинку кресла.

Плешивый тип с кривыми ногами, сидевший рядом с Шедони, поспешно обошел стол, волоча фалды пыльного фрака по полу, и осмотрел труп синьора Равальоли, тыча в края развороченной раны костлявым пальцем.

— Хм, — изрек он. — Этот человек мертв.

Воистину этот врач обладал невероятной проницательностью.

— Какое-то взрывное устройство, полагаю, — добавил доктор. — Специально созданное, чтобы сработать внутри человеческого желудка…

Он взял вилку и покопался в месиве.

— О да, — заметил он, извлекая какой-то маленький сверкающий предмет. — Вот и осколок.

— Благодарю вас, доктор Вальдемар, — сказал Шедони. — Жокке, убери эту грязь и потом принеси нам кофе.

Клозовски поднялся и стукнул кулаком по столу. Звякнули ножи. Амброзио подхватил свой едва не опрокинувшийся кубок с вином, все еще полный.

— Вы, кажется, не понимаете, — начал революционер, — этот человек мертв. Убит.

— Да? — Шедони казался озадаченным его вспышкой.

— Кто-то же убил его.

— Несомненно.

— И вы не собираетесь искать убийцу? Позаботиться о том, чтобы он, или она, был наказан?

Жокке и еще двое слуг притащили старую штору, чтобы вынести на ней Равальоли, за ними явилась девушка с ведром и шваброй — привести в порядок ту часть зала, которая оказалась испачканной.

Шедони пожал плечами: