— Я могу видеть в темноте, — сказала Женевьева. — Вы — нет.

Бальфус, уже наполовину изменившийся, неуклюже вытащил из кармана трутницу и свечу и теперь пытался совладать с ними. Его похожие на лапы руки не могли управиться с кремнем. Доремус забрал у него свечу и высек огонь.

Они осторожно спустились в провал. Он был раза в два глубже человеческого роста и вел в туннель.

— Это, наверно, магистральный ход, — сказала Женевьева. — Достаточно высокий и для нас, и для самки.

От него ответвлялись куда меньшие боковые ходы, затянутые паутиной, куда не пролез бы ни человек, ни единорог.

— Легкий след, — сказал Рудигер. — Просто пойдем туда, где порвана паутина.

Из своего убежища выскочил паук размером с домашнего кота, и Бальфус заскулил.

Рудигер поддел тварь носком сапога, и та взвизгнула, врезавшись в стену.

Снова граф шагал впереди, а они — за ним. Все это шло и шло по кругу — охота за охотником, охотящимся за охотником, на которого охотятся. Женевьеве хотелось, чтобы это, наконец, закончилось.

Под ногами захлюпало, туннель зарывался глубже в землю. Оставалось надеяться, что древние инженеры строили надежно. Чем ближе к поверхности, тем сильнее разрушались вещи.

Эти штольни были заброшены со времен Зигмара. Столетиями сюда не ступала нога разумного существа.

— Впереди свет, — сообщила Женевьева, разглядев его своим зрением.

— Этого не может быть, — фыркнул Рудигер.

Доремус заслонил свечу ладонью, и свет увидели все.

— Видимо, может, — признал граф. — Мои извинения. Самка шла на свет.

Здесь, внизу, было сыро и холодно. Вода сочилась по стенам и хлюпала под ногами.

Путь им преградила сверкающая завеса, в ушах загремел оглушительный рев воды.

— Мы с обратной стороны водопада! — прокричал Доремус.

Так оно и было. Женевьева шагнула вперед и погрузила руку в студеную завесу, ловя лицом брызги.

— Самка, должно быть, проскочила сквозь это, — заметил Рудигер.

Это было великолепное зрелище.

— Пошли, — проворчал граф, зажал рукой нос и бросился в воду.

Какое-то мгновение он был еще виден, похожий на вмерзшего в лед жука. Затем поток унес его. Доремус был потрясен.

— Там должен быть выход в ущелье, — сказала Женевьева. — Он, наверно, выберется вслед за единорогом.

Бальфус прыгнул следом за хозяином.

— А ты из тех, кто не любит текущей воды? — спросил Доремус.

— Да вроде не замечала за собой.

Тем не менее, ни один из них и шага не сделал к завесе.

— Ты можешь слышать голос воды?

Женевьева прислушалась, и ей показалось, что она улавливает какие-то слабые, молящие ноты в реве водопада.

— Я сегодня весь день это слышу.

— Они должны доноситься откуда-то поблизости.

Женевьева огляделась. Для человека здесь было темно, как ночью. Для нее — светло, почти как днем.

— Погаси свечу, я буду лучше видеть, — велела она. Доремус послушался.

За водопадом каменный пол становился более ровным. Резьба на стенах изображала Зигмара, побивающего молотом гоблинов. С точки зрения искусства — посредственно, но свидетельствует об определенном энтузиазме гномов.

Вода бормотала, пела, плакала…

Они отыскали ее в нише, укрытую одеялами мха, с лицом бледным и тонким, почти как у эльфа.

— Сильвана?

Женщина не откликнулась на свое имя.

— Она, наверно, мертва, — сказал Доремус. — Я видел, что отец выпустил две стрелы.

Женевьева опустилась возле женщины на колени и увидела, как та изменилась. Стрелы все еще торчали в ее теле, но они дали побеги, пошли в рост. Из дерева появились зеленые ростки, оперение покрылось цветами. Ее лицо изменилось тоже, стало зеленоватым, как молодая кора, волосы видом и цветом сделались похожи на мох, тонкие руки обхватывали мягкое, рыхлое тело. Она пустила корни там, где лежала. Превратилась в частицу этой бухты. В этом месте ей хватало воды и света.

Женевьева слышала, что эта вода особенная. Пока она глядела на Сильвану, вокруг лица женщины начали распускаться цветы.

— Доремус, — прошептала Сильвана, и голос исходил не из запекшихся губ, а из дышащих ноздрей. — Доремус…

Юноше не хотелось подходить к измененной женщине. Но ей нужно было что-то сказать ему.

Ее голова поднялась, шея начала вытягиваться, будто растущая ветка.

— Рудигер убил твою мать, — произнесла она.

Доремус кивнул, поняв, что сказала ему Сильвана.