– А где Грицай?
–

– Не знаю.
– Честно сказал Юра.

– Давно расстались?
–

– Я его и не видел. Не знаю никакого Грицая.
–

– Вот оно что.
– Парень подобрался, огляделся, и вытащил телефон.
– Не уходи никуда, понял?
–

Затерялся в толпе, а когда вернулся, за ним двигалось с десяток парней и девчонок в оранжевых куртках.

– Это свои. Сделаем так.- Сказал он, вертя головой во все стороны.- Следуй за мной как можно ближе. Вопросы запрещены, делай, что я велю. Понятно?
–

– Так точно.
–

Парень коротко махнул рукой, подзывая "своих". И сказал им: - Хлопцы, чоловика шукают москали. Цэ - наш хлопчик. Треба сховать и оборонить. Пишли.
–

Они двинулись вдоль палаток. Вокруг них нетрезвыми от юности голосами мурлыкала революция. Оплаченная ЦРУ, как считали генерал Штеменко и его майор.

Скорее всего, лишь частично, думал Юра. Или даже невольно, если американцы совсем дураки. Ибо война за планету продолжается, и если Россия отступает, её место занимает Америка. Природа не терпит пустоты. Сытенькая революция. Настоящие и злей, и голодней. А тут в пунктах питания пахло горячим кофе. А если б в студенческих столовых так же бесплатно кормили? Тогда тут бузили бы не студенты, а ещё кто-то из недовольных. Всем нужны деньги, и американские доллары нужней прочих, вся подлость в этом. Война вечна. Студенты правы, конечно, - власть, не способную организовать сытенькую жизнь для народа, надо менять. Слово может обмануть, а сосиски - нет. И что странного, если американцы помогают это сделать? Это по христиански. Правительства воюют всегда, но кто победит, выбирает народ. И если он выбирает сосиску и оранжевую революцию, то кажется - а при чём тут вообще американцы? Но диктатурить на планете должен один, потому Америка всегда причем, пусть даже и не вспоминают там про Украину.

Все увиденное лишь подтвердило привычные мысли. Наверное, всегда будет видеть мир через чёрное стекло Меморандума. Да и плевать, взгляд-то верный.

Он следовал за Миколой, который кружил по площади между палатками и скоплениями людей. Хвосты отсекает? Или выявляет? Это немножко надоело. Кого боится? Если тайных оперативников генерала Штеменко, что подтягиваются для окружения, то напрасно. После экскурсии по площади Юра начал сомневаться в их возможностях. Да, Валерка не зря выбрал именно это, вроде неудобное место. Однако схватить его здесь для российской спецслужбы практически невозможно. Любую силовую акцию властей, начатую под любым предлогом, студенты воспримут однозначно - это нападение на их любимую революцию. Москали хотят отнять их сосиску, а также сало, горилку и светлое имя народных героев - батьки Махно и атамана Петлюры Вся полиция на площади ничего не сможет. Недаром полицейские зевают от скуки. Давно знают то, что начал понимать и Юра - "оранжевые" вовсе не стихийная толпа, которую можно бы расчленить, изолировать вожаков, и рассеять. Организованные полицейские силы встретят точно такую же организованную силу. И ничего не получится, кроме кровавых брызг. Да, Валера всё продумал. Если даже вмешается сам президент России, и наобещает озеро бесплатной нефти за арест на майдане одного человека, украинские власти не смогут этого сделать. Не зря Штеменко без лишнего звука выложил двадцать тысяч долларов. Реалист.

Наконец, остановились в самой гущё палаток. Парень с мегафоном кивнул на одну из них: - Тебе туда. Ни о чём не спрашивай, просто делай, что велят.
–

Ребята кругом заулыбались. Кто-то протянул ему пакетик с презервативом. Спрятал поскорее, не вполне понимая - зачем он? Или пароль такой?
– и нырнул в палатку. Внутри светилась лампочка от аккумулятора, вентилятор гнал струю горячего воздуха. Очень тепло, но девчонка лет восемнадцати, что сидела с поджатыми ногами, куталась в шубку оранжевого цвета.

– Привет, симпатичная.
– Настороженно сказал Юра.
– .

Она заулыбалась, сбросила шубу с плеч, и он остолбенел - девчонка сидела полностью голой, и нахально улыбалась.

– Садись рядом, - весело сказала она.
– Меня зовут Оксана. А ты Юра?
–

– Да.
– Он стоял в нерешительности.

– Садись, садись, - Оксана подвинулась ближе.
– Да раздевайся, тепло же. Валерка скоро придёт. Тебе дали презерватив?
–

– Ага.
–

– Гони сюда.
– Девчонка взяла оранжевый пакетик.
– Я сама надену, ладно? Мне нравится. Ну давай, раздевайся.
–

Она привстала, и принялась расстёгивать его плащ. Юра попытался остановить её: - Оксана, я же не за этим сюда пришёл.-

– Всё равно же раздеваться придётся.
– Сказала Оксана.
– Догола. Твою одежду надо выкинуть, там наверняка полно клопов. Валерка велел. А переоденешься - вот, из мешка. Подберешь, что по тебе.-

– Каких клопов? Я не бомж.- Обнажённое девичье тело лишило сообразительности.

– Электронных, дурачок. Ушастых ушастиков. Так что живенько раздевайся. И меня заодно трахнешь.-

– А это обязательно?-

– Нет. Но разве тебе не хочется?-

– Нет, представь себе.-

Тем не менее, когда раздевание дошло до брюк, глазастая Оксана углядела противоречие его словам, которое бессовестно выпячивалось спереди. Нахальная революционерка мигом стащила трусы.

– Ты не хочешь, и ладно. А вот твой "Тарасик"....
– Наглая девчонка хихикнула и схватила предателя "Тарасика" ладонью. Сноровисто одетый в резиновый "плащ" пленник девичьей ладошки - уже полновесный "Тарас" - попался и во второй наручник, прямо своей головой - в сладкий омут девичьих губ. Возможно, Оксана перепутала его с Чупа-Чупсом? Эту мыслишку быстро погасили движения её рук и головы.

По дороге сюда Юра слышал от своих конвойных шуточки о свободных нравах "оранжевых" революционеров, однако настраивался на совершенно другие битвы, очень далёкие от любовных. Поэтому, придя в себя от неожиданного нападения, всё же попытался вырваться из плена, но коварная революционерка не теряла революционной бдительности. Юра пытался высказать какую-то критику, но слова на выходе запутывались друг в дружке до такой степени, что выходили нечленораздельным мычанием, почти таким же, что издавала внизу Оксана. Так продолжалось до тех пор, пока "Тарасу" не захотелось сказать своё слово в этом жарком революционном диспуте, однако опытная в подобных дискуссиях революционерка почувствовала стремление нового оратора и тут же выпустила пленного на свободу. Смеясь, она откинулась навзничь на постель.