– Так сын Сигурда мертв? – с интересом осматривая обвал, спросил Конхобар, поплотнее закутываясь в теплый, подбитый волчьим мехом, плащ.

Старший друид лишь презрительно сплюнул.

– О, нет, конечно же, нет, мой молодой друг, – с усмешкой ответил он. – Что проку нам в его смерти? В его настоящей смерти, я хотел сказать. Три дня тело сына ярла будет лежать, без движения и без души. А на третий день… На третий день…

– Ты сам вселишься туда, о, мой друид! – догадался узколицый. – И завладеешь телом. А я буду верно служить тебе. Тебе – в новом обличье. Но что ты сделаешь со своим старым телом?

– Ты все правильно понял, Конхобар. – Форгайл Коэл внимательно осмотрелся вокруг. – А по поводу моего тела не беспокойся – оно вовсе не останется таким, как сейчас.

Друид улыбнулся, и Конхобар с ужасом увидел, как из уголков губ его полезли вдруг желтые клыки, скулы вытянулись, а из груди вырвалось злобное глухое рычание.

– Волкодлак! – в ужасе прошептал Конхобар. – А я-то думал, что это древнее искусство давно утрачено.

– Да, утрачено. – Возвращаясь к привычному обличью, кивнул Форгайл Коэл. – Но не всеми. Волк уйдет в леса, а ты, друг мой, скажешь в усадьбе, что я уплыл обратно в Ирландию с Рекином. И сегодня же смиренно попросишься в род Сигурда. Будешь тише воды, ниже травы, пока… потом же… Потом узнаешь. – Друид вдруг усмехнулся: – Думаю, тебе не трудно будет стать родичем будущего молодого ярла. Хозяйка Гудрун смотрит на тебя, как чайка на гнилую рыбу.

Конхобар самодовольно ухмыльнулся.

– Тихо! – Форгайл приложил палец к губам и прислушался. Где-то поблизости, за деревьями послышались голоса.

– Нам пора. – Кивнул друид. – Мне – в лес, а тебе – в усадьбу. Вот…

– Он снял с пальца небольшой серебряный перстень с голубым камнем. – Спрячешь там, где кувшины. До скорой встречи, Конхобар.

– До встречи, о, мой друид, – эхом откликнулся узколицый.

Хельги обнаружили только к вечеру. Харальд Бочонок и Ингви Рыжий Червь пошли по следам. Выйдя к ручью, сразу же наткнулись на следы обвала. Сдирая в кровь руки, оба принялись растаскивать камни – ох, и не легкое же было дело! Но еще хуже почувствовали себя парни, когда, разбросав часть валунов, обнаружили безжизненное тело Хельги. Похоже, у того были сломаны ребра, а из пробитого черепа сочилась темная кровь. Харальд бросился к другу, осторожно приложив ухо к его груди. Сердце юного ярла еще билось…

Горем и плачем наполнилась усадьба бильрестского ярла, когда Харальд с Ингви принесли тело его единственного сына. Страшная весть достигла ушей старого ярла еще до того, как в дом внесли Хельги. Ведь Харальд и Ингви тащили свою невеселую ношу вдоль ручья, где из проруби рабы таскали воду, в проруби, мимо огородов, где женщины выбивали толстые шерстяные покрывала, мимо сараев, где тоже народу было в избытке.

Сигурд встретил процессию, как и подобает ярлу – спокойно и с большим достоинством. Морщинистое лицо его обрамляли длинные волосы, совсем белые, такая же борода спускалась до самого пояса. Ярл опирался на резной посох и постоянно кашлял. На шее блестел золотой амулет, изображавший Слейпнира – восьминогого коня Одина. Тяжелое дыхание старого ярла со свистом вырывалось из груди. Глаза его, блеклые и ничего не выражающие, вдруг взорвались огнем надежды, когда старик понял наконец, что единственный сын его, Хельги, все-таки еще не умер.

– Лекаря! – стукнув посохом, вскричал старый ярл. – Самого лучшего лекаря. Я знаю одного такого, он живет у Рекина. Сам лично поеду.

Приехавший лекарь лишь покачал головой, осмотрев Хельги. Все бы ничего, если б у сына ярла были только сломаны ребра. Но вот эта дыра в черепе… Неплохо было бы принести хорошую жертву богам.

Жертву…

Сигурд-ярд усмехнулся. Уж об этом он и без приезжего лекаря догадался, и не один он. Велел заколоть лучшего коня, эх, какой конь был, да что конь… Разве такую жертву ждут боги?

– Нужно принести в жертву раба. – Посоветовал приблуда Хрольв. – Вон, хоть Трэля Навозника. – Он кивнул на юного раба, подкладывавшего в очаг хворост. – Все равно туп и никому особо не нужен.

– О чем ты говоришь, Хрольв? – Старый ярл осуждающе взглянул на Хрольва. – Ты предлагаешь принести в жертву за моего сына самого никчемного? Значит, вот как ты относился… относишься к Хельги?

– Т-т-ты его не т-т-так понял, ярл, – вступился за Хрольва Дирмунд Заика. – 3-з-знаешь ведь, что Х-х-хрольв не очень-то силен н-на язык.

– А как же мне его понять? – Невесело усмехнулся Сигурд. – Это ведь он предложил в жертву Навозника. Надо же, догадался.

– П-п-постой сердиться, Сигурд. – Покачал головой Дирмунд. – Г-г-говорят, в своей стране Трэль Н-н-навозник был сыном знатного человека, п-п-посмотри на его амулет.

– Что же его до сих пор никто не выкупил? – Язвительно усмехнулся подошедший Ингви.

– С-с-слишком далеко его с-с-страна, – парировал Заика. – И п-п-притом, интриги.

Старый ярл внимательно посмотрел на него. В блеклых глазах старика появилось одобрение.

– А ты не глуп, парень, – похвалил он Дирмунда. – И эта затея с рабом, думаю, не очень плоха, только убить его надобно с амулетом, надеюсь, он его еще не потерял.

– Думаю, что не потерял. – Ухмыльнулся Хрольв, протягивая руку к рабу, корпевшему над очагом. В тот же миг прямо в лицо ему полетела горящая головня, а Трэль Навозник, оттолкнув старого ярла, перепрыгнул через очаг, и, сбив на ходу пару светильников, выскочил из дома.

– Держите, держите его! – заорал Ингви.

В длинном доме Сигурда, как и во всех подобных домах, не было окон, и погасшие светильники погрузили почти в полную темноту. Лишь прыгающее пламя очага вытаскивало из тьмы стены и балки, да из открытой двери тянулась белесая полоска сумрачного зыбкого дня. У самого очага, держась за обожженное лицо, с воем катался Хрольв. Впрочем, катался он недолго – не переставая выть, схватил висевший на стене меч и бросился в погоню, брызжа слюной и страшно вращая глазами.