— Пути господни неисповедимы, — задумчиво ответил капитан Винсент. — Вот что, солдат… Мишель, да? Пристрой пока коней, а я пройдусь по дому. Подозрительного ничего не заметил? Кратко: что здесь и для чего?

Рейтар подобрался.

— Наверх можете не ходить, там эта бабища живёт, Доротея, пастора сестрица. Пустынней, чем в монастырской келье. Здесь, — он махнул рукой за спину, — вроде как у всех: гостиная, спальня. Ничего интересного. А вот по коридорчику пройдите, там у него, похоже… пыточная, разве что без дыбы.

Нахмурившись, капитан направился прямо в указанном направлении. Осторожности ради всё же заглянул и в парадно-чопорную гостиную, сверкающую белоснежными побеленными стенами, прошёл мимо плотно закрытой двери, сквозь которую пробивался приглушённый деревом знакомый бас. Брат Тук читал молитву, и, хорошо бы, не отходную, а предваряющую исповедь, тогда у Винсента будет достаточно времени на осмотр… В конце коридора он приоткрыл дверцу, низенькую, хлипкую, такая, казалось, должна вести в какой-нибудь безобидный чуланчик, предназначенный, как и во всяком порядочном доме, для хранения хозяйственных мелочей. Вместо этого объявилась ещё одна, и весьма просторная, комната.

Капитан был человек опытный. Оценил и отшлифованность людскими телами столпов, несокрушимыми достоинствами вздымающихся из хорошо утоптанного земляного пола, и вёдра с замоченными пуками свежих розог, и фиксаторы для рук поротых, вделанные в столбы на уровне… Он подошёл ближе, прикинул высоту. Заметил обхват железных браслетов, чересчур узкий для мужских запястий. И ему, как недавно рейтару, тоже захотелось сплюнуть.

И этот мозгляк, устроивший тут какой-то притон, бежал за возком и требовал вернуть девушку? Отчего-то верить в благородность сего порыва не хотелось.

…А на следующий день святого отца избили почти до смерти. Может ли статься, что эти события как-то связаны?

Капитан осмотрел соседнюю каморку со вполне удобным широким топчаном, застеленным лоснящейся потёртой медвежьей шкурой, со столиком, на котором сиротливо пустовал серебряный кувшин из-под вина и два кубка с засохшей на дне тёмно-красной жидкостью. Заслышав совсем рядом конское ржание, вышел во двор. Солдат уже привязал его коня к кольцу коновязи и теперь пристраивал к соседней чёрного великана, что совсем недавно легко нёс на себе увесистого брата Тука, отнюдь не изнурённого постами и молитвами.

Винсент задумчиво потеребил бородку. Была у него такая привычка.

— Вот что, Мишель, покарауль у двери спальни. Если я прав и начнётся исповедь — женщину брат Тук выставит вон, и никуда она не денется, будет вынуждена уйти. Веди её ко мне, незамедлительно, она должна знать, что здесь творилось. Ключи от храма где, знаешь?

— Сбоку от входной двери, под распятьем на стене, — доложил солдат. Молодец, толковый малый… — Будет сделано, господин капитан!

— Буду там. Но с чёрного хода, запомни, в центральный не ломись.

…Церковная дверь на хорошо смазанных петлях даже не скрипнула. Внутри помещения царил приятный полумрак: ставни большого окна были прикрыты, лишь в щели рассохшихся створок пробивались игольчатые лучи. Не прикрывая за собой дверь, Винсент окинул комнату быстрым взглядом и почти сразу нашёл, что искал: на столе у окна, заваленном книгами, новенькую масляную лампу, а рядом — огниво. Конечно, он не стал входить в основной придел, поскольку то, что ему могло пригодиться, обычно хранилось не в зале и не в алтаре, капитан не собирался кощунствовать, устраивая обыск на святом месте. Но вот примыкающая к нему рабочая комнатка пастора… Тут-то можно было найти многое. В том числе и книги записей о рождениях и смертях, крестинах и конфирмациях, браках и оглашениях…

Капитан затеплил лампу и прикрыл, наконец, створку двери. Нечего привлекать излишнее внимание. Не так уж часты в деревушке интересующие его события, вряд ли записи о них будут на виду, скорее всего, они освежаются нечасто, а потому искать их нужно где-то в хранилище… Он заглянул в небольшой пристенный шкафчик, поднёс ближе лампу. Тускло заблестела позолота буквиц на переплётах, зачернели ветхие безымянные корешки изданий попроще. И латынь, и галльский, и греческий…Пока ничего сверх того, чем мог бы занимать пытливый ум сельский священник: жития святых, мучеников, послания апостолов, апокрифы… Последнее неожиданно, хоть и понятно: хочешь бороться с ересью — изучи её. Впрочем, дозволенность или недозволенность — оставим решать брату Туку, это его епархия. А капитана больше заинтересовали две толстых книги, не стоящие, а лежащие особняком, и, немного знакомый с традиционными форматами архивных записей, Винсент вполне логически рассудил, что эти фолианты — более мирского содержания, чем их соседи.

Списки дат и имён. У пастора Глюка оказался чёткий каллиграфический почерк, ровный, красивый, и, к счастью, без завитушек и крючков, коими часто баловались любители чистописания. Нет, буковки тщательно подгонялись одна к одной и были в столь же идеальном порядке, ровны и чисты, как кирпичики местного храма. Тем лучше. Похоже, он нашёл то, что нужно. Остаётся лишь надеяться, что при малочисленности населения записей окажется не столь много, и он успеет их проштудировать и найти хоть что-то полезное. Не забыть, что книг две, нужно изъять обе. Иногда стоит покопаться в далёком прошлом, чтобы узнать причину настоящего. Что там его брат говорил о возможных нескольких поколениях семьи? Вот-вот, не будем забывать…