Шрифт:
— А если там не будет близких тебе людей, не будет Мельк-Тауза, ты останешься со мной?
— Мне никого, кроме тебя, не нужно… — шептала Саль- фо.
В сердце ее пылал жадный ненасытный огонь, он разливался по жилам, жег тело.
Бушуев для нее был богом, жизнью, всем.
XVI
Печально угас огонь, дотлели золотые угли, покрылись золой и погасли. Из темного леса бесплотной тенью выдвинулся шейх Айо. Он был голоден, зол. Все последние дни он скитался в разных местах, питался травой, корнями.
Злость была его силой, и эта сила двигала им. Сейчас он неслышной тенью крался к тем, кто лишил его сытой пищи и покоя. Он хотел быть ближе к своим врагам, его скрюченные пальцы были вытянуты вперед, как когти приготовившейся к нападению птицы. Кто знает, может быть под эти пальцы подвернется чье-нибудь горло.
Старый Айо жадно ловил каждый звук. Он слышал чье- то тяжелое дыхание и радовался. Сон — его помощник. Все ближе и ближе подкрадывался Айо к темному, тяжело дышащему телу.
— Но почему его враги лежат снаружи?.. Какой странный вид приняли они.
Ниже сгибается Айо, дальше вытягивает руки.
Где у них головы, шеи?
Смолкло дыхание, — насторожился старик.
И вдруг ожил странный предмет, зашевелился и стал подниматься. Пред Айо было что-то огромное, невиданно-страшное. Оно как будто заполнило собой все пространство, фыркнуло дико и замахало чем-то.
Волосы зашевелились на голове Айо, а по телу побежала холодная дрожь. Ослабевшие ноги метнулись в сторону и понесли ничего не видящее, обезумевшее тело в лес, в еще большую темноту.
Ни Бушуев, ни чуткая Сальфо не слышали того, что произошло ночью около каменного сооружения.
Утром Сальфо проснулась от ржания лошади. Она со страхом смотрела на странное животное, тихо бродившее по поляне и щипавшее траву. Сальфо осмелилась подойти к лошади только вместе с Бушуевым. Бушуев гладил лошадь и внимательно осматривал ее. Животное за одну ночь заметно поправилось. Оно не проявляло прежней дикости и спокойно подпустило к себе Бушуева.
— Через несколько дней на ней можно будет ездить… — проговорил Бушуев, но Сальфо, не видевшая за свою жизнь ни одного всадника, не поняла Бушуева.
Поднялось солнце, и Бушуев снова принялся за свои астрономические наблюдения. Затмение что-то не торопилось и заставляло ждать себя. Бушуев не был поклонником астрономии и эта медлительность солнца и луны начинала раздражать его. А вдруг придется ждать это проклятое затмение несколько недель. Что тогда скажет о нем дикая духовная паства, которая не возражала против назначения его шейхом, а к его личности не проявляла никакого интереса?
Бушуев отложил закопченное стекло и спросил Саль- фо:
— А что, собственно, должен делать шейх?
Снова Сальфо была ошеломлена вопросом Бушуева.
Не может быть, чтобы такой близкий Мельк-Таузу человек не знал обязанностей шейха.
Бушуев заметил изумление Сальфо и несколько изменил вопрос.
— Я спрашиваю, — сказал он, — что делал шейх Айо?
Недоумение исчезло с лица Сальфо и она ответила со смехом:
— Айо был ленивый шейх. Он ничего не делал, спал и кое-когда приносил людей в жертву Мельк-Таузу.
«Обязанности не сложные!..» — с улыбкой подумал Бушуев.
Дальнейшие расспросы Бушуева были прерваны тревожным шопотом Сальфо. Она стояла пред ним бледная, дрожащая и тихо говорила:
— Там что-то началось!..
Сальфо указала рукой на небо. Бушуев схватил свое закопченное стекло и навел на солнце. Затмение, действительно, началось. Сальфо уловила его по ничтожному ослаблению света. Но солнечный диск надвигалась черная круглая заслонка.
— Хочешь посмотреть?.. — предложил Бушуев.
Перепуганная Сальфо отрицательно покачала головой. Ей было не до наблюдения. Она боялась.
— Нет, ты взгляни!.. — настаивал Бушуев: — Это очень интересно. Между солнцем и землей проходит луна и закрывает собою солнце.
Сальфо робко взяла стекло, дрожащей рукой навела на солнце и тотчас же отдернула ее, словно обожженная невидимыми лучами.
— Страшно!.. — тихо проговорила она.
— Ничего страшного нет… — с досадой отозвался Бушуев: — Никому это затмение не повредит и никто от него не пострадает. Все скоро кончится.
Трепещущая Сальфо внимательно слушала Бушуева. Она верила ему, но превозмочь охвативший ее животный страх не могла.