Я решила обратиться в Музыкальную корпорацию Пауль-Пайонир и в корпорацию Эдварда Б. Маркса, издававшие песни Поля Дрессера, и изложить им мою идею об использовании этих песен в биографическом фильме. Издатели отнеслись к этой идее с восторгом и оказали мне большую поддержку, тотчас же заключив контракты. Кроме меня, в этих контрактах в качестве другой стороны фигурировали Теодор Драйзер и Мэри Френсис Бреннан (Мэйм).

В 1937 году, уладив, наконец, все формальности, я решила поехать в Калифорнию и добиваться там постановки фильма под названием «Моя подружка Сэл»,- так называлась одна из песенок Поля. О том, как был приобретен киностудией этот сценарий, как он спустя три года был поставлен в Голливуде, и о том, сколько умственных и физических сил было затрачено на его постановку, можно написать целую повесть.

Во время моего пребывания в Калифорнии Тедди принял приглашение Лиги американских писателей участвовать в Международной мирной конференции, которая должна была состояться в Париже. В то время в Испании шла гражданская война, и Драйзер чрезвычайно волновался за исход этой борьбы. Он писал мне из Парижа, что его крайне удивляет подчеркнутое равнодушие, проявляемое демократическими представителями на Мирной конференции по отношению к испанским республиканцам. Позже он мне рассказывал, что в своем большинстве делегаты настолько не сочувствовали его взглядам, что даже пытались сорвать его выступление, поместив его имя в самом конце длинного списка ораторов. Однако Драйзер расстроил их планы. Когда он увидел, что многие из присутствовавших, устав от нескончаемых речей и полагая, что заседание уже заканчивается, двинулись к выходу, он встал и громко сказал: «Не уходите! Не уходите! Я должен сказать вам нечто важное!»

Услышав эти слова, люди, направлявшиеся к дверям, стали возвращаться на свои места. Драйзера словно подстегнула попытка заглушить его голос, и он произнес взволнованную речь. Это было одно из самых страстных выступлений на конференции. Он говорил о несправедливом отношении к испанским республиканцам, находившимся в трудном положении, и о необходимости прекратить бомбежку открытых городов. Все вечерние газеты напечатали речь Драйзера на первых страницах.

По приглашению группы испанских республиканцев Драйзер отправился в Барселону. Город подвергался бомбежке, повсюду на улицах падали бомбы – одна даже попала в отель, где остановился Драйзер, но он, рискуя жизнью, во что бы то ни стало хотел непосредственно убедиться в том, как велики страдания испанского народа. Вернувшись в Америку, он описал бедственное положение, голод, нищету испанского народа. На многих это произвело огромное впечатление, и испанские республиканцы приобрели немало сторонников, но, к сожалению, слишком поздно. Драйзер однажды даже поехал к президенту Рузвельту на его яхту «Потомак» и во время рейса по реке Гудзон, за завтраком, положил перед президентом разработанный им проект помощи испанским республиканцам. Рузвельт внимательно просмотрел проект и воскликнул: «Вот это действительно прекрасно составленный документ! Если б мне всегда подавали отлично разработанные проекты, вроде этого, вероятно, я многое мог бы сделать».

Рузвельт сказал, что он лишен возможности поддерживать какую-либо сторону в этой борьбе, но, тем не менее, обещал сделать то, что в его силах, и впоследствии выполнил это обещание, послав в помощь Испании два или три нагруженных судна, после чего Драйзер написал ему следующее благодарственное письмо:

Глендейл, Калифорния, 5 января 1939 года

Дорогой мистер Рузвельт!

С величайшим удовлетворением я прочел в «Нью-Йорк тайме» о проведенном Вами мероприятии в связи с бедственным положением женщин, детей и стариков в Испании – о той помощи, которую Вы, сохраняя полное беспристрастие, нашли возможным им оказать.

После того, как я имел случай ознакомить Вас с действительными фактами, я сделал все что мог, чтобы создать сильную и вполне беспристрастную комиссию. Не называя имен, могу Вас заверить, что двенадцать известных американцев, обладающих богатством и влиянием, относясь с большой похвалой к этому замыслу как к новому средству осуществления гуманитарных идей, которое сможет быть полезным не только теперь, но и в будущем, все же из боязни, что их причислят либо к фашистам, либо к коммунистам, отказались от участия в этом деле. Каждый из них советовал мне обратиться к кому-либо другому. Однако я все же пытался доказать им ценность этой идеи следующими словами: «Любой избыточный продукт, уничтожаемый в ходе конкуренции, может облегчить страдания жертв войны или какого-либо стихийного бедствия, и я думаю, что отныне такая продукция будет использоваться именно для этих целей». Я не прекращал своих попыток до тех пор, пока мистер Руфус Джонс не заверил меня, что Вы намерены организовать помощь через Красный крест.

То, что Вы сумели с такой точностью и эффективностью претворить в жизнь предложенный Вам план, преодолев все препятствия, на которые неизбежно наталкивается любой обыкновенный гражданин, ясно доказывает, насколько важно, чтобы пост президента занимал человек с крупным административным талантом, и какую исключительную ценность он представляет для страны во все времена и особенно в периоды крайнего напряжения или каких-либо перемен.

Приношу Вам свою глубокую благодарность. Вы сделали то, что я всей душой хотел бы сделать для Вас.

Искренне преданный Вам Теодор Драйзер.

Перед отплытием в Америку Драйзер поехал в Уэлс навестить Джона Коупера Поуиса, жившего в Корвене, в Мерионет-шайре. Он сообщал мне из Корвена, что это посещение доставило ему много радости, и описывал чудесные прогулки, которые они совершали вдвоем по лесам.

Проезжая через Лондон, Тедди посетил Рэдингскую тюрьму и на стене камеры, где когда-то был заключен Оскар Уайльд, написал следующие стихи:

Дух свой с парусом скрепи,

Ветер призови,

К сводам Рэдингской тюрьмы

По волнам плыви.

Здесь погиб плененный ум -

Весть ему я шлю:

«День придет, и мы с тобой

Будем жить в раю!»

Тем временем я находилась в Голливуде; моя идея создать киносценарий о жизни Поля Дрессера встретила там самый лучший прием, но продать сценарий и довести дело до конца оказалось нелегкой задачей. В это время кинопромышленность переживала период реорганизации, и это затягивало деловые переговоры. Я решила поехать в Портленд и погостить несколько месяцев у матери, пока в Голливуде не установится более или менее нормальное положение. Туда в ноябре 1938 года ко мне приехал Тедди, проделавший путь из Нью-Йорка в Портленд специально для того, чтобы сказать мне, что ему хочется совершенно изменить образ жизни, упростить его и ограничить себя самым необходимым. Он сказал, что устал от сложностей нью-йоркской жизни и уверен, что, если я соглашусь следовать за ним, мы могли бы начать новую жизнь, поселившись в Калифорнии.