— У нас тут один сорок лет водил народ из угла в угол, а нашёл ли дорогу правильную, до сих пор неизвестно, — сказала Пустыня.

— Летит время… — вздохнула Пустыня. — Не успеешь оглянуться, тысячи лет как не бывало. Ты не знаешь, почему оно так быстро летит?

— Это всё от скорости жизни. Там, где я жил, была такая история. Ехала Скорость на велосипеде, а Время неизвестно на чём. Но тоже быстро.

Не нравилось это Скорости. И чего ему надо? Путается под ногами, ехать спокойно не даёт.

Поехала быстрей, чтоб оторваться от Времени, а оно тоже припустило. Неизвестно на чём. По крайней мере, Скорости с её велосипеда не видно.

Пересела на автомобиль. И сразу в несколько раз выросла. Ну, теперь-то, думает, Время её не догонит.

Едет на автомобиле. Выжимает самую большую скорость. Но и Время выжимает неизвестно из чего. Скорость прибавит газу — и оно прибавит столько же. Откуда у него что берётся.

Пересела на поезд. Самый быстрый, курьерский. На котором курьеры ездят. И что ты думаешь? Время тоже поехало на курьерском неизвестно чём. Неизвестно что, но что-то явно курьерское.

Полетела на самолёте — а куда денешься? Самолёт — это не только быстро, но и высоко. Пускай её Время на такой высоте достанет. Да и сама она в небе уже не та: выросла так, что в самолёте еле помещается.

Но и Время, вы только на него посмотрите, тоже откуда-то в небе взялось. И летит без ничего, вот-вот на землю шмякнется. Откровенно говоря, у Скорости на это вся надежда.

Нет, не шмякается Время, летит.

И тут уже Скорость не смогла сдержать любопытства:

— Послушайте, Время, на чём это вы летите?

Усмехнулось Время на полном ходу.

— Я, — говорит, — лечу на твоей скорости.

— Как это на моей? Почему на моей?

— Потому что потому. Ты разве не заметила? Я же лечу тебе навстречу. Чем ты быстрей, тем я быстрей навстречу. Сбавь скорость — и я полечу медленней. А то пересаживайся на велосипед, и опять двинемся медленно, как бывало.

Вздохнула Скорость: где он, тот велосипед! Хорошо на нём ездилось, но обратно не пересесть. Теперь на нём давно внуки ездят.

— А что оно такое — время? — спросила Пустыня.

Спросила бы что полегче… Время — это встречный ветер, который по песчинке сдувает жизнь, — ответил я, как умел.

— Это понятно. Это у нас каждый день, — сказала Пустыня.

— А чём я тебе нравлюсь? — спросила Пустыня.

Я не говорил, что она мне нравится, но, очевидно, это подразумевалось. На такие вопросы нужно отвечать быстро, колебание может быть воспринято как ответ.

— Мне нравится, что у тебя такие широкие горизонты. Что хорошо видны восход и закат.

— А что ты больше во мне любишь, восход или закат?

Я сказал, что больше люблю закат. Чтоб любить восход, надо рано вставать, а на закате можно хорошо выспаться.

Она спросила: почему закат и восход никогда не встречаются? Да, сказал я, они не встречаются в силу определённых обстоятельств, но они тянутся друг к другу. Рассвет к закату, закат — к рассвету.

— Я тебе даже больше скажу. Можно, я тебе больше скажу?

— Да, да, скажи больше, — пылко сказала Пустыня.

И я сказал.

У нас один Закат говорил, что в другой жизни будет рассветом. Он очень на это рассчитывал.

Над ним смеялись: в какой жизни, чудак! Ты посмотри, куда уходишь. Ты же уходишь в ночь. Понимаешь? В ночь!

Но он твердил, что в другой жизни будет рассветом.

Ему говорили: слыхали мы эти разговоры. Самокат уверяет, что в другой жизни будет самолётом, телефон — что в другой жизни будет телевизором. А тут ещё этот малахольный. В рассветы наладился. Видать, на старости с катушек поехал. Сказал бы спасибо за прожитое и не замахивался на добавку, добавка может быть такая, что и этой жизни не обрадуешься.

Но он говорил: а душа? Пускай он уйдет в ночь, но душа его пойдёт дальше и переселится — во что бы вы думали?

Это он намекал на рассвет. На то, что душа его переселится в рассвет. Видали придурка?

Закат не обижался на такие слова. Пусть себе говорят. Все равно он будет рассветом. Светлым, утренним. Вы знаете, какая она, утренняя жизнь? В ней всё время утро. Как начнётся с утра, так и пойдет: утро, утро, утро. А когда же вечер? Вечера не будет совсем. От него только звёзды останутся. Утро — и по нему звёзды. Знаете, как это будет красиво?