выжженную поляну злости и ненависти. Это начало гибели любого государства. В этой

стране люди становятся орудием для достижения своих меркантильных целей. Ценность

человеческой жизни ни во что не ставится.

Позже, уже находясь в колонии, я узнал, что половину сотрудников СИЗО попросили

уволиться по собственному желанию. Вот и поймите теперь, сделайте выводы по этой

ситуации. Государственный аппарат ни в коем случае не хочет признавать своей вины и

пойдёт на что угодно, чтоб оправдать себя.

С поезда, меня, вместе с другими доставленными, из других регионов, повезли в

СИЗО Екатеринбурга. Как обычно, посадили в камеру с малолетками. Продержав несколько

часов, повели в приёмную. Здесь шла живая очередь. В просторном помещении находилось

не меньше трёхсот человек. Эта очередь извивалась между столов и за каждым столом

проверялись осужденные и их вещи с баулами. После долгой процедуры приёма, наконец-то

повели в камеру. За мной в очередной раз закрылась дверь. Я оказался в помещении 6 на 4. С

левой стороны от меня находились шконки в три яруса. Справа от меня параша, умывальник

и дальше общаг.

– Привет от Среднего Урала, чесной компании Среднего Урала! – возгласом

поприветствовал я сидельцев.

– Привет, коль не шутишь! – послышался голос, от крайней шконки первого яруса.

– Ну, что примете постояльца на несколько дней? – просматривая того кто сказал, но

так и не увидел.

– Принять, то примем! Вот только приземлиться тебе земляк негде! Шконок 15! С

тобой, нас, теперь, будет 18!

– Где 17, там и 18-ому место найдётся!

Тут, голос поднялся из кровати, подошёл ко мне, посмотрев испытывающе, спросил:

– Так кто ты уважаемый? Откуда? – на меня смотрел внимательно мужчина моего

роста, атлетического телосложения, примерно тридцати лет, пепельного цвета волосы с

вьющимся чубом.

– Пермь! Капитан! Две Коли! Смотрящий! – спокойно ответил я!

У моего собеседника расширились глаза при упоминании капитан и две Коли, он

удивлённо посмотрел на меня:

– Земляк! Проходи! Недавно пришла малява насчёт тебя! Мы о тебе наслышаны! Всё

будет нормально! Кушай, спи, пиши! Дави этих гнид, мы только спасибо скажем! Об

остальном не волнуйся! Об остальном побеспокоюсь я! – он повернулся в сторону шконок,

указал парню, – Освободи земляку место! Он с дороги, устал! Поспи брат! – уже

обратившись ко мне, крепко пожал мою руку.

Через несколько дней, утром, после завтрака, меня вывели с вещами, закрыли в

предварительной камере. Туда же привели ещё четверых. Узкая камера с обгаженной

парашей и забитой канализацией. Вокруг унитаза всё было залито испражнениями. Стояла

стойкая вонь. Окно разбито, в камере холодно. Закрыв, нас забыли, в течении суток ни разу

не входили и не кормили. Розеток, выключателей не было. На высоком потолке тускло горела

одинокая лампочка, до которой не дотянуться. На лавочке, поперёк стены, у окна, мы нашли

небольшое отверстие посередине размером с один дециметр. Туда поставили большую

литровую, эмалированную кружку, предварительно налив воды из-под крана. Достали

туалетную бумагу, стали раскручивать. Так же целлофановые пакеты, которые разрезали на

полоски. Потом, сложив вместе, скрутив в трубочку, подожгли. Таким образом, кипятили

воду. Все работали оперативно. Один подавал фитиль под кружку. Другой, скручивал в

трубочку, подавал первому. Третий, подкладывал целлофановую полоску и держал рулон

туалетной бумаги. Четвёртый, резали плёнку. Пятый доставал всё необходимое. Вскоре

закипела вода, туда высыпали пакет чая. Закусив прихваченными сухарями, запив с

конфетами, всю ночь развлекались рассказами из жизни. Утром следующего дня, вывели,

погрузив в машины, повезли на вокзал. Там, нас, окружив цепью автоматчиков и собак,

положили на землю. Подложив под себя, спереди, свои баулы, присев на корточки, руки за

головы, лицом вниз, просидели примерно около часа. Почти у всех затекли ноги, но вставать

категорически запрещалось. Любая попытка пресекалась собаками и автоматчиками. Потом,