Он подошел к Решу.
– Говорят, все мы вечные ученики, невзирая на возраст.

Реш хмыкнул: - Уроки часто повторяют, но никогда не выучивают полностью. Передо мной новый трактат о жизни.

– Критики дико на тебя набросятся.

– Они станут мошками на моей шкуре. Ярость велика, да челюсти малы.

– Ну, я с наслаждением погляжу на тебя, всего в рубцах и укусах.

– Слова предали тебя, Кепло: ты втайне восхищаешься дикарями.

– Любое предательство начинается - или кончается - со слов.

– Диких?

– Полагаю, Реш.

Т'рисс отошла к дальнему краю водоема и села на широкий край, подставляя лицо солнцу и закрывая глаза.

– Если бы Мать Тьма отвергла элемент Ночи и приняла вместо него элемент Молчания, - предположил вслух Реш, - мир воцарился бы навеки.

– Ты намекаешь, что всякое насилие несет элемент предательства?

– Именно, и это первый номер в моем списке невыученных уроков.

– Ястреб предает зайца? Ласточка предает мошку?

– В некотором роде наверняка, мой хилый друг.

– Значит, все мы обречены предать, ведь это кажется основой выживания.

Реш повернулся к нему.
– Не видел горечи философов? Ухмылок на виноватых лицах, торопливых оправданий себя самих и своих собратьев? Все мы предали возможность вечного мира, и разве не было в прошлом эпохи, когда никто не знал смерти? Когда поддержание жизни не требовало усилий и жертв?

Это было их старой шуткой.
– Ведун Реш, - ответил Кепло, - все встреченные мною философы были пьяными или отупевшими.

– Из-за печали потерь, дружище, и штормов понимания.

– Из-за слабоволия. Клянусь, это куда вероятнее.

– Воля бессильно крошится под ударом откровения. Когда мы падаем на колени, мир съеживается.

Не сводя глаз с Т'рисс, Кепло вздохнул: - Ах, Реш, но не всякое откровение приходит как удар.

– Ты подсказал мне разумный повод выпить.

– Значит, слаб твой разум.

– И гляди, я единственный философ, готовый это признать.

– Лишь потому что трезв, а смелость трезвых мне всегда была сомнительна.

Оба замолкли, когда Т'рисс встала и пошла к ним. Окинув Кепло коротким взглядом, она сказала: - Итак, ваша мать не советовала убивать меня? Хорошо. Вам не понравилась бы моя кровь на руках, лейтенант.

Кепло ответил далеко не сразу.
– Гостья, вы выказываете крайнюю осведомленность. Это даже неприлично.

Она кивнула.
– Да.

– Рад, что мы согласились...

– Убийство всегда неприлично, - продолжала она.
– Я ощутила недоверие моей подруги Фарор Хенд, когда вы появились. Есть много уровней ее недовольства.

– Мы не желаем вам вреда, - заверил Кепло, - но, если придется, будем защищать своих.

– Вижу обширное поле для дебатов, лейтенант. Кого вы включаете в "своих"? Кажется, вы ставите на двусмысленность.

– Это относится ко мне лично или ко всему моему народу?

Реш явственно вздрогнул.

– Я недостаточно знаю "народ", чтобы его обсуждать, - сказала Т'рисс, усаживаясь перед ними и проводя рукой по теплой воде.
– Я думаю, что ты убийца, что вам обоим даны указания и оправдания, да вы и сами найдете себе еще больше оправданий.

Реш как будто подавился. Закашлялся и сказал: - Гостья, прошу, умерьте свою силу.

– Думаешь, ведун, это моя сила?
– Она встала, улыбнувшись.
– Устала. Вижу монаха в дверях - он сможет проводить меня в комнаты?

– Момент, прошу, - вмешался Кепло, бросив взгляд на спутника. Тот задыхался, сгибаясь пополам.
– Если не ваша сила, то чья?

– Речной бог был мертв. Теперь он не мертв.

Он смотрел на нее, не веря.

На этот раз она не отвела глаз.
– Отныне вы должны встретиться с тем, кому вроде бы служили, и дать ответ за многие дела, свершенные во имя его. Удивляться ли, что твой друг страдает?

Она направилась к монастырю.

Кепло подскочил к другу: - Реш? Справишься? Она правду сказала? Что ты чуешь?

Тот поднял дикие глаза.
– Ярость.

В охвативших поселение панике и хаосе гостья-Азатеная преспокойно оставалась в личных комнатах, одиноко ужиная. На рассвете она показалась во дворе. Призвала травяного скакуна, села в седло и стала поджидать остальных.

Мать Шекканто была прикована с постели. Она потеряла всякий контроль над телом, не могла пошевелиться и даже поднять руки. Легкие ее были полны водой, дыхание походило на частый хрип; глаза, запомнилось Кепло, метались пойманными птичками.