— Ладно, будьте вы прокляты! Ван Акер.

— Что ты сказала?

— Франсис ван Акер. Так его зовут. Уж не знаю, что он преподает в лицее. Тип с бородкой, воображает, что он — пуп земли.

Сервас молча смотрел на девушку. Франсис… Как ему раньше не пришло в голову?

Их четверо в машине. Они едут очень быстро. Слишком быстро. Ночь. Дорога петляет по лесу, стекла опущены. Ветер ерошит им волосы. Марианна сидит рядом с ним на заднем сиденье, он вдыхает клубничный аромат ее шампуня. Фредди Меркьюри спрашивает, кто хочет жить вечно, а Стинг интересуется, любят ли русские детей. За рулем Франсис.

Четвертый — это наверняка Джимми, а может, Луи, Сервас уже не помнит. Они с Франсисом болтают ни о чем, смеются, переругиваются. Они пьют пиво, они выглядят радостными, бессмертными и хмельными. Франсис слишком разогнался. Как всегда. Но на сей раз они взяли его машину. В свободной руке, как по волшебству, появляется косячок; он протягивает его Джимми, и тот, глупо хихикнув, затягивается дымом. Сервас чувствует, как напряжена Марианна. На ней митенки со стразами — она не надевает их только летом, — теплые пальцы переплетаются с пальцами Мартена, их руки подобны звеньям цепи, которую никто не сможет разорвать. Сервас наслаждается этими мгновениями счастья, сидя в полумраке салона на заднем сиденье: они — он и она — единое целое, и неважно, что Франсис так гонит, а в машине холодно. Свет фар выхватывает из темноты стволы деревьев, лента дороги стремительно разматывается, в салоне пахнет травой и ароматами ночи. Из радиоприемника несется голос Питера Гэбриела, он заливается соловьем о Кувалде. Внезапно Марианна прижимается губами к уху Серваса и шепчет:

— Если нам суждено умереть сегодня вечером, хочу, чтобы ты знал: никогда прежде я не была так счастлива.

Он чувствует то же самое и думает, что их сердца бьются в унисон и что такого счастья, как в эти дни, наполненные любовью Марианны, чувством дружбы, беззаботностью и благословенным ощущением молодости, ему больше испытать не доведется. Потом он случайно ловит в зеркале взгляд Франсиса. Дымок от косячка скручивается в тонкий жгут у него перед глазами. В глазах Франсиса — зависть, ревность и неприкрытая ненависть. Мгновение спустя он подмигивает, улыбается, и Мартену кажется, что ему все почудилось.

Сервас заглушил двигатель в центре города. Всю вторую половину дня сыщик размышлял. Он никак не мог абстрагироваться от того, что сказала о Франсисе Марианна. Она утверждает, что бог не наделил их друга никакими талантами и что он всегда завидовал дару Серваса. Мартен как наяву увидел их тогдашнего преподавателя литературы: этот элегантный седовласый человек всегда носил рубашки в тонкую полоску, шелковые шейные платки и шелковый носовой платок в кармашке пиджака. Они с Сервасом часто и подолгу разговаривали после занятий и даже на переменах, а Франсис зубоскалил и утверждал, что старый профессор ищет общества Мартена вовсе не из-за интеллектуального родства душ.

Мартену ни разу не пришла в голову мысль, что ван Акером движет зависть: Франсис всегда находился в центре внимания окружающих, у него был свой узкий круг почитателей, так что завидовать, по логике вещей, должен был Мартен.

Слова Марианны звучали у него в мозгу: «Твой лучший друг, альтер эго, брат… он хотел одного — отнять у тебя то, чем ты больше всего дорожил…» Да, Сервас ненавидел Франсиса за то, что тот отбил у него любимую женщину, но все равно считал их дружбу… священной. Видимо, ван Акер чувствовал то же самое, иначе не сказал бы пять дней назад: «Ты был моим старшим братом, моим Симором… В тот день, когда ты пошел работать в полицию, мой брат покончил с собой — так я это ощутил». Что это, ложь? Неужто Франсис ван Акер и впрямь так завидовал тем, кто талантливее, одареннее или красивее его, что жаждал отомстить? Возможно ли, что его саркастический ум скрывал глубинный комплекс неполноценности? Что он манипулировал Марианной и соблазнил ее только ради того, чтобы потрафить своему чувству ущербности, зная, как она уязвима? Гипотеза слишком абсурдна, чтобы рассматривать ее всерьез.

Марианна… Почему она не звонит? Ждет, что он первым наберет номер? Боится, что Сервас истолкует ее звонок как попытку манипулирования, ведь он может вытащить Юго из тюрьмы? Или дело в чем-то другом? Мартен не находил себе места от беспокойства. Он хотел как можно скорее увидеть Марианну, ему было плохо без нее: это чувство было сродни ломке… Сервас не забыл, чего ему стоило излечиться от Марианны, но уже раз десять готов был набрать ее номер и десять раз останавливал себя. Почему? Одному богу известно… А как вписывается в общую картину Элвис? На него покушались, он на грани жизни и смерти, но собирает последние силы и просит Серваса покопаться в его прошлом. И, наконец, Лаказ. Он играет в молчанку и не желает говорить, где находился в пятницу вечером. У депутата был мотив и не было алиби… Лаказа уже четыре часа допрашивали — как свидетеля — в кабинете судьи, но господин депутат хранит самоубийственное молчание… Элвис, Лаказ, Франсис, Гиртман: персонажи этой драмы водили вокруг него хоровод, как будто играли в жмурки. Он стоял в центре, с повязкой на глазах и вытянутыми вперед руками, и должен был определить убийцу на ощупь.

Сервас вылез из джипа, запер дверь и пошел по маленькой улочке, застроенной внушительными буржуазными домами, стоящими в садах. Вдоль тротуаров было припарковано много машин. Одно место Сервас нашел, но его не устраивало соседство с уличным фонарем.

Он вернулся в центр города, отыскал магазин рыболовных принадлежностей и успел войти в него до закрытия. Старик-продавец бросил на сыщика задумчивый взгляд, услышав, что ему требуется удилище — неважно, с катушкой или без, но достаточно жесткое и длинное. В конце концов Мартен покинул магазин с телескопической удочкой из фиброволокна, собирающейся из шести частей и достигающей четырех метров в длину.

Майор вернулся на место, неся удочку на плече, прошел вдоль тротуара, косясь вправо и влево, остановился под фонарем и ударил — дважды, коротко и сильно. Лампа разбилась со второй попытки. Операция заняла не больше трех секунд, после чего Сервас удалился — как ни в чем не бывало.

Через пять минут джип был припаркован на нужном месте; оставалось молиться, чтобы никто ничего не заметил. Темнота медленно обволакивала улицу, в домах стали зажигаться окна.

Франсис ван Акер жил в большом доме в форме буквы «Т», выстроенном в начале прошлого века. Сервас угадывал его очертания сквозь сосны и густую листву ивы. Дом ван Акера стоял на небольшом пригорке и подавлял соседние строения своей массивностью. В тройном эркере второго этажа, на правой стороне дома, горел свет. Эркеры нависали над зимним садом в стиле барона Османа — с колоннами, сводчатыми элементами и зубчатой резьбой из кованого железа.