— А вдруг встретится кто–либо из знакомых?..

И действительно, только мы свернули на соседнюю улицу, как увидели американского консула. Он шел нам навстречу под руку с женой.

— Выдаст! — забеспокоилась моя проводница. — Нужно идти назад.

— Нет. Идите смело, как будто ничего не произошло. Он играет в нейтралитет, ему невыгодно выдавать одного.

Поравнявшись с консулом, мы сделали вид, что не узнали его. Он тоже прошел, не повернув головы в нашу сторону, хотя на его лице появилось что–то вроде ехидной улыбки.

Мария Михайловна, будучи местной уроженкой, хорошо знала город, все выходы из него, старалась выбирать наиболее тихие улицы.

Вскоре мы были уже в безопасности. Крепко пожав друг другу руки, распрощались.

Долго я ничего не знал о судьбе своей спасительницы. Снова встретил ее только спустя три года. За это время она проделала с армией М. В. Фрунзе путь от Самары до Туркестана, работая в штабе телеграфисткой. Там же вышла замуж. Когда я ее встретил вновь, она уже была счастливой матерью. С тех пор и до наших дней сохранилась дружба наших семей.

…К вечеру я был в Царевщине. Там меня ждали мои батарейцы. После боя их осталось не больше половины. Сутки пробыли в Царевщине. Оставаться дольше не было смысла.

Переправились через Волгу, направились в сторону Симбирска. На полпути к Сенгилею встретили отряд Гая. В черкеске, с кинжалом в посеребренной оправе, с плеткой в руке, он был удивительно похож на Хаджи — Мурата из запомнившейся с детских лет повести Л. Н. Толстого. Гладко выбритая голова, широкие плечи. Из–под густых, сросшихся над переносицей бровей на меня смотрели живые иссиня–черные глаза.

— С той стороны Волги? — спросил Гай.

— Да, оттуда. — Я рассказал ему все, как было.

— Большевик?

— Да.

— Вас и ваш отряд подчиняю себе, — сказал он, как бы заранее уже решенное. — Имейте в виду, дисциплина у меня железная.

— Рад служить под вашей командой. Но мне обязательно нужно снестись с Москвой. За мной числится большая сумма денег, надо отчитаться.

— Деньги при вас?

— Нет, но они числятся за мной.

— Раз нет денег, нечего и отчитываться. Постройте ваших людей.

Гай внимательно осмотрел каждого, затем распределил людей по подразделениям своего отряда. Меня оставил при себе, но разрешил переговорить с Москвой. Дал лошадь и выделил ординарца.

— Поезжайте в Сенгилей. Это — ближайший пункт, где имеется телеграф.

Из Сенгилея удалось довольно быстро связаться с членом Военной коллегии К. А. Механошиным. Кратко доложил о последних событиях в Самаре, о встрече с командиром отряда Гаем. Тут же стал читать ответ: мне было приказано передать артиллеристов и бойцов своего отряда в подчинение Гаю, а самому прибыть в Народный Комиссариат по военным делам.

Забрав с собой катушку телеграфной ленты с записью переговоров, возвратился в отряд, а на следующий день выехал в Москву. Но не сразу я попал туда.

На станции Рузаевка меня вынесли из вагона на носилках и водворили в тифозный барак. Пролежал я там почти два месяца, был, как говорится, на волосок от смерти.

После тифа получил разрешение съездить домой, к родным и семье, чтобы окончательно встать на ноги. Это было очень кстати. Заботливый домашний уход лучше всяких лекарств, которых к тому же не хватало, способствовал окончательному выздоровлению, восстановлению сил.

В Москву прибыл в октябре. Моросил дождь, дул северный ветер. Несмотря на плохую погоду, до Народного Комиссариата по военным делам решил идти пешком. Он помещался тогда на Кропоткинской набережной. От Казанского вокзала — расстояние немалое. Но очень хотелось посмотреть на город, с которым я сроднился еще со времени своей солдатской службы. К тому же это был теперь не просто большой город, а столица Советской республики. С недавних пор здесь жил и работал В. И. Ленин.

Улицы Садового кольца, Мясницкая (теперь улица Кирова), Театральная площадь были заполнены самой разношерстной публикой. Обшарпанные, давно не ремонтировавшиеся дома выглядели мрачно и уныло. По грязным, разбитым мостовым выстукивали дробь извозчичьи клячи, гремели колеса ручных тележек. У Охотного ряда — «толкучка». Шла бойкая торговля спичками, сахарином. За несколько фунтов пшена, за ведро картофеля предлагались дорогие антикварные вещи, картины в золоченых рамах.

Но за всей этой внешней неприглядностью чувствовалась кипучая, героическая жизнь. В сторону вокзалов один за другим шли отряды молодой Красной Армии. На площадях и скверах проводились занятия с новобранцами. Столица, как и вся страна, становилась единым военным лагерем.

В Народном Комиссариате разыскал Механошина. Не успели мы толком поговорить, как он повел меня к заместителю председателя Реввоенсовета Республики Э. М. Склянскому.

— Вы назначаетесь комиссаром Главного штаба продовольственной армии, — объявил мне Склянский. — Имейте в виду, дело чрезвычайно ответственное. Кому–кому, а вам должно быть хорошо известно, какое большое значение придает Владимир Ильич заготовкам хлеба. У вас уже имеется кое–какой опыт. Сегодня же приступайте к работе.